– Вот я так и знал, что все это будет такая хренотень, – вздыхает один парень, выбрасывая окурок в урну.
Его даже никто не спросил, что он имеет в виду, все итак все поняли. Человеку с гражданки вся эта армейская система кажется просто смешной и нелепой. Думаешь: «Как же так, ведь я учился (кто-то недоучился, кто-то закончил) и теперь я здесь, тупой дуболом, обреченный выполнять чужие приказы… Зачем?»
Пару раз заявлялся один из сержантиков, приказывал снять кепки, увидев поле бритых голов, он махал рукой и уходил восвояси.
– Че такие лысые все? Короче, если кому подстричься надо будет, подходите, – сказал сержант.
В его сторону даже никто не смотрел, практически все заранее постриглись. Солнце садилось, предстояла первая ночь на армейской шконке.
Следующий день был таким же, как и предыдущий. Мы сидели под открытым небом и ждали, пока разъедемся в войска. Нас кормили, выводили в курилку и туалет. Я звонил несколько раз домой, успокаивал родителей, говорил, что пока ничего не ясно. Такими моментами пропитана вся армия, никто ничего не объясняет, просто сиди и жди, пока скажут, что делать и куда идти. Все остается в полной неизвестности до самого последнего момента. И даже то, что наши дела взял офицер с флота еще не было гарантией, что мы именно на флот и попадем. Я, если откровенно, сомневался в этом даже тогда, когда меня уже сажали на поезд.
– Нужны четыре человека для уборки в роте, живее только, – сказал старшина.
Он был не в духе, с полминуты подождал, не дождался ответа (добровольцев не нашлось) и потом его порвало:
– Ах вы, суки, ну ладно, пойдешь ты и ты! – заорал старшина и показал на меня, – А еще вон те двое: жирный и мелкий!»
Все названные с кислыми рожами лениво подняли пятые точки и поплелись вслед за старшиной. Делать нечего, пришлось идти и мне. Мы поднялись в роту и начали убираться. Я принялся взбивать подушки и поправлять заправку кроватей. Другие бойцы подметали и мыли полы. На все про все у нас ушло около получаса, однако, временных рамок не дали, до ужина времени достаточно, можно пока и не возвращаться на улицу, а поторчать здесь.
Я присел на подоконник и уставился в окно, показывающее мне кусочек гражданской жизни, все прелести которой я начинал потихоньку оценивать.
– Духота какая, – подал голос один из бойцов, тот самый, которого старшина окрестил «мелким».
В казарме и правда было душновато, я приоткрыл окно, и в лицо