В комфорте живет, не дурак.
Там много увидишь забавных картин,
Красивых и страшных зверей.
Но это страна для отважных мужчин…
И маленьких смелых детей
Пять утра. Воскресенье
Лимонной долькой светит месяц,
В ней гесперидий беловат.
Создатель тучи в тесто месит,
Ванили чую аромат.
Свежо до дрожи утром ранним,
Щебечут птицы на ветвях.
А на стакане стынут грани
И вместе с ними – пятерня.
Сижу, как кокон, в мягком пледе,
И наслаждаюсь тишиной.
Мой разум стал на мысли беден,
Когда не спится в выходной.
Себя настырно убеждаю,
Что во Вселенной я одна.
Не верит разум! Улыбаясь,
Пью кофе горькое до дна.
Мой шутливый портрет
Себя, любимую, рисую тонкой кистью,
Палитра яркая красуется в руке.
В ногах – ковер кленовых красных листьев,
Из белых хризантем держу букет.
Я и сама – цветок изысканный и редкий,
Мне суждено красой невиданной блистать.
Как из слоновой кости статуэтка
Изящна, но величественна стать.
Копна густых волос, кудрявых, цвета меди,
Украсила венцом иконописный лик.
Создательница драм или комедий,
Я бурных чувств живительный родник.
Зеленые глаза, озёра колдовские,
С густым румянцем конкурирует заря.
Мне чУжды треволнения мирские.
В тревогах жить – на свет родиться зря.
Сомкнулись губы лепестками алой розы.
Я излучаю мягкий нежный свет Луны.
Под этим ненавязчивым гипнозом
В меня десятки тысяч влюблены.
Вор
Темной ночью по улице мрачной и узкой
Возвращалась с работы красавица-дочь.
Мать сидела, читая роман по-французски,
Беспокоясь немного. Ведь всё-таки ночь.
Приходилось частенько сидеть у окошка,
Поджидать свою дочь, ведь она – программист.
Примостилась клубочком на коврике кошка.
Так уютно в тепле. Только дочь фаталист.
Не боится, оторва, ни чёрта, ни Бога,
И над матерью в голос смеется всегда —
Мол, с работы до дома недолга дорога.
«Эти женские страхи – поверь, ерунда.
Шел по улице с дочерью странный попутчик…
В эту страшную ночь запоздало луна
Появилась из туч грозовых и могучих,
Окружила её седины пелена.
У него был кудрявый нечёсаный волос,
Покрывающий рожки густою копной.
Глаз сверкающих лазер и вкрадчивый голос.
Силуэт в лунном свете кричал – я хромой!
Дочь была весела – он жестоко шутил
Над трусихами-девами лунною тишью,
И раскатистый смех его спавших будил,
Но шагов в тишине его не было