Полтергейст далеко не всегда сводится к загадочным стукам, полётам тапочек или движению мебели. Так, в селе Силине Нижегородской губернии примерно через полвека после пушкинской записи развернулись события покруче. Конечно, в доме сельского старосты Чеканова тоже были элементы «обязательной программы» вроде стуков и полётов, но при этом с невидимым жильцом можно было запросто побеседовать. Когда на полатях раздались удары, словно палкой, Анастасия схватила младшую дочь в охапку – и на лавку. А хозяин, 45-летний Иван сын Тимофеев, полез на печь и оттуда решился спросить: «Что это, к худу или к добру? Не ты ли это, дедушка домовой?» В ответ послышался хрипловатый голос: «Не бойтесь, это я – ваш дедушка домовой. Пусти меня погреться на печку»…
С тех пор и начались разговоры. Обладатель голоса вёл себя покровительственно и не раз давал дельные советы. Причём все эти странности происходили только по вечерам, когда гасили огонь, а средняя дочь – десятилетняя Анюта – сидела на печи. Голос к ней особенно благоволил и в её отсутствие молчал.
«Домовой» кое-что рассказывал и о себе: назвался Иваном Ивановичем Варламовым и уточнил, что у него есть сестра Машенька с ребёнком. Однажды «дедушка» объявил, что говорить больше не хочет, и вместо него придёт Машенька. Через некоторое время раздался тонкий женский голос: «Дóбро живёте, Бог помощь». Говорила она, по словам свидетелей, чистым, «господским» языком, в то время как «дедушка» заметно прицокивал, т.е. произносил «ц» вместо «ч». По словам пришельцев выходило, что они местные, из дома Варламова. Такой дом в селе действительно был, но ни Машеньки, ни Ивана Ивановича там не помнили.
Если в избе пели, то невидимка любил подпевать. Сам дед охотно затягивал «Солдатýшек». На вопросы отвечал не без юмора и по поводу своего хриплого голоса пояснил: мол, был на празднике. С нахалами не церемонился. Когда местный кузнец, услыхав голос, пообещал прикончить домового, то в ответ раздалось: «Я те сам убью». И в лицо обидчика тут же полетела портянка.
Однажды сообразительные хозяева взяли крест на длинном шнурке и бросили в ту сторону, откуда доносился голос. Когда зажгли огонь, то увидели, что крест оказался на Анюте, сидевшей на печи. В присутствии той же Анюты странно вели себя часы – то останавливались, то снова шли. В общем, компромата на неё было достаточно. Но всё же и сельчанам, и местным властям хватило ума не подозревать девчонку ни в психических сдвигах, ни даже в озорстве. Тёмные жители Силина скорее были склонны обвинить Анютину мать, которая-де «али прокляла свою дочку, али дурно выбранила, вот к ней и привязались «нечистые».
В наше время, конечно, Анюта так легко бы не отделалась. Ведь кроме неё проказить в избе больше некому: у остальных дочерей алиби, а без этой никакие чудеса не происходят – точь-в-точь как в нашумевшей истории с Сашей К. из Енакиева. Там голосов не было, но зато в квартире сами