Донна Ассунта молчала, поджав губы. В ее представлении любые действия Совета были непогрешимы, и нам следовало смириться с оказанной честью. Хотя появляться на террасе она теперь избегала. Заметив это, я возрадовалась и немедленно приказала перенести туда кресло для отдыха. Несмотря на жутковатую нотку, которую вносило присутствие водяной хищницы, я все-таки предпочитала ее общество постоянному изматывающему контролю своей тетки. Я даже осмелилась вызвать сюда Пульчино, но тот, завидев перепончатые лапы высунувшейся горлодерки, от страха свалился в воду, разорался, как подстреленный, и исчез. Тварь проводила его морозящим взглядом из-за камней, а затем перевела глаза на меня. Каким-то образом ей удалось переплавить вчерашнюю ослепительную ярость в медленно тлеющую ненависть. Она затаилась, выжидая. Ждала удобного момента, чтобы одним безошибочным броском вырваться, порвать нам всем глотки и обрести свободу. Это намерение крупными буквами было написано на ее уродливом шишковатом лбу. Всякий раз, когда я пыталась прикоснуться к ее разуму, мне становилось не по себе.
Зато я первой из домашних увидела просторную гондолу, спешившую к нашему причалу. В ней сидели три женщины в богатых расшитых мантильях. Все они были под масками, но я и так узнала пышную стать Джоанны Сакетти, золотые локоны ее дочери и русалочий профиль зануды Бьянки. Похоже, после моего визита в дом Арсаго дамы решили, что наш траур не так уж строг и позволяет принимать гостей.
Позади меня на плиты террасы упала темная тень. Разумеется, это была Ассунта – моя бессменная надзирательница, как всегда, закутанная в черное одеяние от пяток до подбородка. Когда она заметила Джоанну Сакетти, ее губы искривились, словно у воплощенной Добродетели при виде нераскаявшегося грешника.
– Ассунта, дорогая! – любезно распахнула объятья донна Сакетти, едва выбравшись из лодки при помощи гондольера и слуг. На строгую теткину гримасу она не обратила ни малейшего внимания, уверенная, что к ней это никак не может относиться. Наивная самоуверенность Джоанны была поистине изумительной. – Ну, полно убиваться. Беатриса смотрит на нас с небес, и мы должны не скорбеть, а позаботиться о ее дочери, хотя бы в память о ней. Ты так на нее похожа, милая, – заулыбалась она мне.
Беатриса Граначчи была маленькой энергичной дамой, белокурой и голубоглазой. Я же уродилась кареглазой и темноволосой, но у некоторых людей своеобразные представления о внешнем сходстве.
– Вы ведь навещали ее в поместье? Какой она вам показалась? – спросила я у Джоанны, поддерживая ее за руку. – Понимаете, ее смерть была для нас словно гром среди ясного неба. Когда вдруг на остров пришло известие… – я замолчала, так как мое горло перехватило спазмом. И это было вовсе не актерство.
Донна Сакетти, шмыгнув носом, успокаивающе похлопала меня по плечу:
– Ах, девочка моя, никто не ожидал такого страшного и внезапного конца! Беатриса очень волновалась за тебя, только о тебе и говорила. Ее мучили