перечитаю Платона, Плотина и других
Лао и Джуанов,
послушаю ещё раз Ли Бо, Верлена,
напишу пару трёхстиший
да что-нибудь в русскую рифму,
и уже потом буду готов, Господи,
возвратиться, чтобы узнать
что-либо ещё, не земное,
но так же захватывающее дух и
до рёбер сдирающее бледную кожу.
Цветаева
Вот мои стихи,
боли печать.
Вот вам радости.
До сосновой доски
буду кричать,
буду цвести.
***
Как Цветаева в крике
тишины искала.
Как Ахматова в тишине
крика.
***
Пересадили зимний сад,
звезду и ёлку,
в заасфальтированный зад
посёлка.
Нетерпеливо пьёт народ,
сжигает свечи.
И смотрит глубоко вперёд,
конечно.
***
Ушли за гору пастухи,
в иные дали.
И тридцать третьи петухи
кричали.
Давно не плодоносит сад.
И у реки,
вопрос задав, ученики
спят.
***
Валенки надел,
тепло, крематорий!
Шуршу по комнате.
***
Тебе по жизни места нет
и ни хрена не будет лучше.
Когда и только ты поэт,
а не поэт когда по случаю.
***
У меня есть
удивительная возможность:
говорить о себе,
вернее, говорить себя.
Почему я должен писать
о чём-то другом?
Вам будет даже интересно,
как я пью пиво
или влюбляюсь в женщину,
просто иду по улице.
И когда вы прочитаете меня,
увидите и себя.
Пейте на здоровье.
***
Осторожные люди живут в Манхаттане,
Берлине, Лозанне.
Я запрягаю тройку
в широкие сани,
гружённые снегом,
и отправляюсь в далёкие страны
рассыпать это белое чудо.
Посмотрите, люди:
оно ярко-холодное,
оно бело-горячее,
оно просто прекрасное.
Снимите меховую защиту,
трогайте это чудо руками,
глазами, языками.
Вы отморозили пальцы?
Нет, вы отморозили душу,
которая перестала быть осторожной,
искусственной и подозрительной.
Она восстановила клетки организма,
которые лепили человека человеком –
светлые, тёплые, тихие.
Подталкивайте мою повозку.
***
Пишу себе, позволяя читать иным,
сказал Жюль Ренар, включая в Дневник сны.
И не жалко, поскольку там
человеческая всё суета.
***
Ты в каракуле, как лягушонка в карете.
Что загрустила, моя му-му?
Воспоминанием о лете
не погуби зиму.
***
Вечер, рву
событиями дня.
Сегодня – кровью.
***
Жизнь