Саратов не очень изменился, остались прежними друзья – они тащили бухать на загородную хату, в клуб, сауну… Стал совсем другим Яшка. Он почувствовал это, когда оказался в декорациях старого спектакля и понял, что больше не играет в нём никакой роли. «Сеня на зоне, а Дюха спился и помер зимой, у Витьки-наркоши – СПИД, Димона убили», – рассказывали Чайкину в пьяном угаре те, что выжили. Но Яшка мыслями был уже в обратном пути – на чужую землю, но к своему делу, к служебному воинскому долгу. Саратов, наводнённый чужими людьми, тоже стал чужим. Городское дно отталкивало, хотелось поскорее выплыть наверх, чтобы снова не привыкнуть к гнилой среде, не завязнуть в ней, не погибнуть. «У меня есть Волга», – думал Чайкин. И чувство бесприютности покидало, как вытащенная заноза. Прошлое осталось замшелым камнем на дне, не было смысла нести его с собой. Один путь, прямой, как стрела, вёл в будущее. Никто никогда не возвращался назад. «Я не вернусь, – вспомнил Яшка с улыбкой и повторил, – не вернусь».
Такого упрямо-одинокого человека, наотрез не желавшего привязываться к людям, я встретил впервые. Он прикипел душой лишь однажды – к армейскому товарищу – Лёньке Лису.3
Консервы на двоих
На Тихорецкой была пересадка на московский поезд до Владикавказа. В тёмной ноябрьской ночи плавали коровьи гудки локомотивов, терялись редкие огни. И холод. Просто космический… Но в безвоздушном пространстве не бывает такого пронизывающего чёрного ветра… Аж сносит со стриженой башки серую армейскую шапку. И жрать охота… Блин, как же жрать охота. До тошноты. Бегом, бегом, стоянка поезда три минуты. Яшка, сверкая глазами затравленного волчонка, запрыгнул в нужный вагон. От резкого движения сознание качнулось, и к горлу подпёр комок желчи. В вагоне нечем дышать. Пахнет перегаром, чаем, колбасой и растворимой лапшой… Вошедшие занимают свои места, закатываясь, как шары, – каждый в предназначенную ему лунку.
Яшка присел на свою нижнюю боковушку… Краем глаза заметил – наверху парнишка, бритый затылок беззащитно сверкает белой незагорелой кожей, и ракушка уха. Под столом – кирзачи. На крючке камуфляжный ватник. Тоже призывник… Товарищ по несчастью.
Яшка пристроил свой ватник рядом.
Тронулись, свет от фонаря на станции медленно пополз по вагону. В свете фонаря – два сонных, но любопытных глаза. И снова всё в полутьме.
– Привет, – шёпотом. – Я Лис.
– Привет. Яшка я. Это… Как стол опустить? – Яшке было стыдно, что он не умеет.
– Подними, перекувырни и вбок… Ага… Ты на поезде не ездил что ль? – говорок северо-русский, чуть заметно напирает на «о».
– Из Саратова еду, но там у меня верхняя была…
– А раньше?
– Не…
– Погодь, ща матрас скину… Лови.
На Яшку