– Но больше всех на реформах зарабатывает кто? – Борис опять интригующе посмотрел на меня. – Само государство! Государство – главный уполномоченный! И что самое для государства приятное – оно само решает, от каких обязательств отказаться, а какие все ж выполнить. Мечта! Мечта любого финансиста!
– Борис, подожди, ты говоришь про государство или про правительство?
– Паша, ты что, маленький? Сам не понимаешь? Про правительство говорить нельзя – Соня рядом. – Борис сделал большие глаза и мотнул головой в сторону ушедшей на кухню жены.
– Хорошо, будем говорить про государство. Вот раньше, при царизме, было понятно – кому выгодна денежная реформа – царю. Ибо государство – это он. А сейчас-то кому? Ведь государство – это мы?
– Павел, ты живешь уже третий десяток лет, а рассуждаешь как ребенок. Царь не управлял финансовой политикой. Так вот, царь вообще ничем не управлял. И раньше, и сейчас финансовой политикой управляют люди, которые…. У которых есть такая возможность. И у них есть такая своя выгода и такие свои обязательства. А если есть выгода и обязательства, то есть и ответственность. Перед…, перед другими людьми, которые им доверили финансовую политику. И это не ты и твои друзья, которые считают, что государство – это вы.
Я смотрел на Бориса и не мог понять, что такое мелькнуло в его лице. Мелькнуло и осталось царапинкой в моем настроении. Борис часто, делая большие глаза, вполголоса рассказывал совсем уж невероятные истории из жизни «сам понимаешь кого», конечно же, никогда не признаваясь, откуда он мог это узнать. Все эти истории походили скорей на творчество городских баснописцев. Но сейчас в его словах показалась легкая тень правды, той настоящей правды, в которой он убежден.
– Кстати, об ответственности, – я вспомнил об основной цели своей поездки, – Борис, если в очередной раз ты задержишь мне скобы, то мы будем считать пени. Согласен обсудить их с тобой.
– Паша, Паша, я тебе о высоком, а ты мне о низменном.
– Следуя твоей логике, деньги не могут быть низменным. Потому что они и есть самое высокое.
– Деньги – да, пени – нет.
В таком единодушии мы ополовинили вторую бутылку водки. Сонечка уже давно ушла к детям. Из их комнаты раздавалось нестройное бряканье фортепьяно. За окном опять моросил дождь, а в столовой Бориса под лампой в шелковом абажуре с бахромой кипели страсти о скобах и пени, монетарной политике и обязательствах государства. Время от времени мы поднимали рюмки за дружбу и взаимное уважение, за Советскую власть, за детей и Сонечку. Дальнейшие тосты Борис озвучивал один