Быть может, это дочь той самой женщины?
Он отмел эту возможность.
Такого точного подобия не бывает.
И тут же закралась сумрачная мысль. Иуда ведал о богомерзких тварях, шагающих сквозь время бок о бок с ним, таких же неумирающих, как он сам, но одержимых жаждой крови и безумием.
И снова он исторг такую перспективу из своего рассудка.
Ему никогда не забыть жар ее тела, пробивавшийся сквозь бархат платья, когда он танцевал с ней.
Так кто же она такая? Окаянная, подобно ему? Бессмертна ли она?
Тысяча вопросов заплясала у него в голове, в конце концов сменившись одним-единственным, воистину важным вопросом, задать который пятьдесят лет назад он не сумел.
– Как тебя зовут? – шепнул он, боясь, что этот миг рассыплется осколками, подобными тому, который она носит на своей стройной шее.
– Нынче вечером – Анной, – голос прозвучал с тем же самым диковинным акцентом.
– Но это не твое настоящее имя. Откроешь ли ты его мне?
– Если ты откроешь свое.
Ее сверкающие карие глаза надолго загляделись в его собственные – не заигрывая, а постигая его полную меру. Иуда медленно кивнул в знак согласия, молясь, чтобы она нашла его достойным.
– Арелла, – произнесла она вполголоса.
Он повторил ее имя, в тон ее голосу, слог за слогом:
– Арелла.
Она улыбнулась. Наверное, не слыхала собственного имени, произнесенного чужими устами, уже множество поколений. Ее глаза искали встречи с его взглядом, требуя, чтобы он заплатил обещанную цену за постижение ее истинного имени.
И впервые за тысячу лет он тоже произнес свое имя вслух:
– Иуда.
– Преданный анафеме сын Симона Искариота, – досказала она, глядя на него без удивления, лишь с едва угадывающейся улыбкой. И протянула ему руку. – Не желаешь ли потанцевать?
Вот так, с разоблачения секретов, и начались их отношения.
Но эти секреты таили другие, более глубокие и сумрачные.
Секреты без конца, как и пристало вечной жизни.
Исполинские двери у него за спиной распахнулись, отразившись в окне и возвращая его из средневековой Венеции в современный Рим. Иуда постучал пальцами по холодному пуленепробиваемому стеклу, на миг задумавшись, что бы подумали об этом материале средневековые венецианские стеклодувы.
В отражении он увидел Ренату, стоящую в обрамлении дверного проема. На ней был деловой костюм цвета тутовой ягоды и коричневая шелковая блузка. Хоть она за время службы у него и превратилась из девушки в женщину среднего возраста, Иуда по-прежнему находил ее привлекательной. И вдруг понял, что как раз потому, что Рената напоминает Ареллу. У его секретарши такая же смуглая кожа и черные глаза, и она так же невозмутима.
Как же я не замечал этого прежде?
Вслед за ней в комнату ступил белокурый монах, с виду намного моложе своих лет.