Знаменитая личность, фамилия которой не имеет значения для этого рассказа, занимала второй этаж, на котором располагались несколько комнат, ванная метров пятнадцати, широкая прихожая и громадная кухня с двумя окнами во двор и выходом на чёрную лестницу. После революции апартаменты превратили в коммуналку, потом разделили квартиру на две. Та, которая имела парадный вход, стала отдельной. В ней жил известный в городе врач с женой и двумя детьми: мальчиком, моим ровесником, и девочкой, четырьмя годами старше.
Нам с папой досталась узкая комната в другой части бывших покоев градоначальника, со входом по чёрной лестнице через кухню.
Мне исполнилось 11 лет, когда, после череды скандалов, мама, высокая красивая женщина с длинными густыми светлыми волосами, уехала от нас с новым мужем, моряком, дядей Славой, разменяв предварительно «однушку» в спальном районе. Помню, что с отцом она разговаривала свысока, с презрением и часто отсутствовала дома.
У папы уже тогда была подруга Галя, или «Галчонок», как он её называл.
Два раза в неделю эта женщина со скучным бесцветным лицом приходила к нам стирать и готовить обед, делала это, едва сдерживая раздражение. Мне неприятно было, когда отец унижался, лебезил перед ней, как раньше перед мамой.
«Галчонок, слишком много стирки, давай поговорю с ним, чтобы был поаккуратнее?», – спрашивал он, хлопая ресницами и виновато улыбаясь.
Этот вопрос звучал, как предательство сына, вроде бы он с ней заодно против меня.
Птица отвечала:
«Не надо, а то будет пачкать специально».
Специально я ничего не делал, всё получалось случайно.
Я не нравился папиной пассии, она мне – тоже. Бывал ли папа у неё по вечерам, или они вместе ходили куда-то, не знаю, но домой он возвращался, когда я ложился спать, а то и вовсе не слышал его прихода.
Мне надоедало разогревать борщи и котлеты Галчонка, поэтому доставал из холодильника соседей на кухне сосиску или сардельку и ел холодными.
Однажды, слышал, как отец сказал в коридоре:
«Не понимаю, зачем это делает, у него всегда есть еда».
Соседка, Анна Даниловна, пожилая полная женщина ответила:
«Возможно я ошиблась».
Всё то, что нам объясняли в школе, я запоминал наизусть, а домашние задания не делал, потому что слонялся по улице, познакомился с местными бездельниками, такими же, как я, искавшими развлечения, и находившими их.
Когда получил двойки в четверти, отец посмотрел на меня, как на конченого человека, а Галчонок подняла брови и кивнула ему, мол, что я тебе говорила.
На следующий день папа зашёл за мной в школу, привёл домой, мы пообедали, он поставил на стол чайник, положил печенье, принёс в комнату пустое ведро, замену туалета, сказал, что вечером, проверит, как я сделал уроки, и запер дверь со стороны коридора. Чувствовалось, что ему неловко за себя, прежде он никогда так не поступал, мне показалось, что «идея» принадлежала Галчонку.
«Вкусивший свободу», я плакал от злости, лёжа на кушетке, пока не услышал мужской голос за стенкой, в нём были размеренность и спокойная уверенность:
«Семён, ты должен быть умнее других. Твоя задача – стать первым, потому что ты – еврей».
Сказать «за стенкой» – не совсем правильно. Квартиры в старых домах имели анфиладную планировку с коридором, идущим параллельно анфиладе. Когда их переделывали в коммуналки, межкомнатные двери закрывали, заколачивали и заклеивали обоями, оставив вход в комнаты из коридора.
Вот, и в нашем с папой жилище за перекосившимися, потрескавшимися обоями, покрытыми копотью и пылью, виднелась старая дверь с трещинами и выемками от замков.
Я и прежде слышал разговоры, звуки фортепиано, как будто кто-то разучивал музыкальную пьесу, фразы на английском и немецком языках. Можно было догадаться, что к нашей комнате прилегало помещение, в котором дети делали уроки.
Слова соседа заинтересовали меня. Вероятно, с моим одноклассником разговаривал его отец-кардиолог. Сеньку, беззлобного, очень старательного, ребята любили. У нас с ним не было общих приятелей или интересов. Когда с папкой для нот он выходил на улицу, я сочувствовал ему из-за мучений, которые, по моему мнению, должен испытывать человек, часами высекающий пальцами звуки из «скользкого» инструмента.
«Ты просто обязан учиться лучше всех в классе». – продолжилась тирада.
«С чего это он считает Сеньку умнее меня?» – обиделся я, поднялся с дивана и хотел приняться за уроки. Тут выяснилось, что домашние задания не записаны в дневник, а дверь в коридор, где стоял телефон, закрыта.
Вопрос национальностей, за исключением одной, никого не волновал в нашем классе. Признанную звезду пятого «Б» звали Маша Манукян. Её папа, армянин, работал начальником милиции, он не бывал в школе, а маму, блондинку с большими круглыми светлыми глазами, очень милую, мы видели часто. От неё Маша унаследовала нежные черты