Сон, говорят, универсальное лекарство. Если начинаешь засыпать и есть хоть малейшая возможность, надо дать организму эту маленькую поблажку. Он, организм, говорят, всегда знает, чего хочет, и всегда должен получать желанное. Ну, мы и дали. На всю катушку.
Дождь тем временем то ослабевал, то снова принимался хлестать полиэтилен прежним расходом. Думалось вяло, дремалось плохо – выспался. Согрелся. Где-то в нижней части тела пробудился к жизни вечно несвоевременный живчик, понужая к определенным физиологическим действиям. Живчик, он живучий. Его не сморить сном, не угробить усталостью, не растопить теплом спальника: раз зашевелился, надо двигаться. Улучил момент, когда крап по полиэтилену затих, вылез.
Небесное просветление
И правда, дождь перестал. В лесу обильно клубился морхлый, но плотный туман, омывая капающие водой стволы. Сейчас главное лбом в дерево не въехать: мало того – шишка будет, еще и окатит, как из ведра, вон сколько очень красивой воды замерло в ожидании на чистых, старательно отмытых лиственничных хвоинках… Такая хорошая вода, ну и что, что холодная, уже не страшно. Не как два часа назад.
Обошел палатку, уничтожил Байкалы в прогибах тента, заглянул под него – да, вот это рюкзачки, посреди-то луж… Рядом вперемешку штаны, носки, лифчики… Вытащил из общей кучи свое неимоверно скомканное и пропитанное жидкостью барахло, развесил на ближайших сучках. Даже если польет, мокрее не станет. Черт, фотоаппараты, закопанные вглубь рюкзака, все же подмокли. Хорошо, я его под тент не стал пихать, накрыл накидкой и с непостижимым упорством несколько минут пытался своими колхозными вилами обвязать репиком. Хорошо, оказывается, обвязал, накрепко.
Живчик не унимался, и я заозирался в поисках сухих дров. Ничего себе задачка… Где-то под откосом шумел ручей. Подошел, взглянул, и в голове зашумело пуще прежнего. Однако. По такому крутяку, даже если сухому и стрезва, навернуться нет ничто. А вот чуть пониже такие елочки симпатичные, редкость. Елка ведь даже очень мокрая горит без керосина, не лиственница какая-нибудь.
Потом я долго карабкался по откосу, сначала за сушинкой (ох, хороша!), потом за водой, а когда уже совсем навострился начать разжигать, наверху что-то изменилось. Лес пронзил глубокий свет, местами желтоватый, но большей частью насыщенно-розовый. Зрелище невероятное. Глубоко в небе произошла какая-то подвижка, и впервые после Печоры показался крошечный лоскуток синевы, такой яркой, неописуемо контрастирующей с мягкой розовой полянкой, желтыми бликами в росе и черной хвоей. Посветлело, и вот откуда-то