После столь длительного путешествия мы достигли Индии в полном изнеможении. У меня остались довольно туманные воспоминания о приезде в Мумбай – или Бомбей, как он тогда назывался, – там мы провели ночь, а наутро сели на поезд в Пуну. Мы ехали третьим классом, сидя на жестких деревянных скамейках в окружении огромного количества индийцев – они сидели на полках, причем даже на багажных, прямо на полу, в проходах, везде. Большинство из них в течение всего четырехчасового путешествия не отрывали от меня глаз.
Прибыв в Пуну, мы остановились в привокзальной гостинице под названием «Грин-отель», которая, к моему облегчению, оказалась довольно чистой. Говиндас хотел немедленно ехать в Корегаон-парк, пригородную зону, где располагался ашрам. Он там раньше не был, поскольку Ошо переехал из Мумбая в Пуну и сделал ее своей постоянной резиденцией в то время, когда мой друг был в Германии. Мы прыгнули в грохочущую моторизованную рикшу, которая напоминала трехколесный мотоцикл с большой пластмассовой кабиной, и на бешеной скорости понеслись по запруженным улицам, пробивая себе путь среди машин, мотоциклов, воловьих упряжек, пешеходов, собак и коров.
Опускался вечер, и, помню, я с удивлением заметила, с какой легкостью я воспринимаю атмосферу Индии. Индийцы и неаполитанцы разделяют теплоту юга, не просто теплоту климата, но также и теплоту души, поэтому, хотя Индия сильно отличалась от южной Италии, я не чувствовала себя в совершенно противоположной культуре. Говиндас тем временем проводил со мной краткий курс выживания туриста, объясняя, как бы он вел себя в разных ситуациях, например с нищими: «Если ты подашь одному, то за тобой по улице последуют по крайней мере еще пятнадцать, – предостерег меня он, – поэтому лучше не обращать на них внимания. В такой ситуации лучше не проявлять сострадания».
Корегаон-парк представлял собой довольно обширную и элегантную пригородную зону, где в тени многочисленных