Покинув ванную, я, босой ногой намочив вычерченный в причудливый орнамент новый паркет, направилась в сторону приятного запаха. Кухня была открыта. Как только я с нерешительностью перешагнула ее порог, первое, что я услышала, это нежно сказанная фраза, сидящей во главе стола, бабушки:
– Здравствуй, Лизонька! Присаживайся скорей.
Мама, сидевшая рядом, подняла глаза и с ужасом начала рассматривать мой сморщенный лоб. Я же, в свою очередь, незамедлительно последовала совету и расположилась по соседству со своей взволнованной матушкой. Она прикусила нижнюю губу так, что казалось, вот-вот расплачется. Мне стало не по себе.
– Мам, ты чего? – растерянно спросила я исподлобья.
Она же, ничего не ответив, молча копировала кота из второго «Шрека», а спустя мгновение и самого огра, заключив меня в своих, необъяснимо крепких объятьях.
– Доча, Господи, прости мою душу грешную, – полился ее рев в мои, еще не обсохшие, сползающие по шее, волосы, после чего заплаканное лицо моментально вернулось в прежнее положение.
Я оказалась крайне ошарашена данной сентиментальностью.
– Не болит? – продолжала эта чудная женщина, дотронувшись до царапины большим пальцем и вызывая ответные чувства.
– Нет, мамуль, я в полном порядке.
Очевидно, услышав долгожданное тепло из моих робких девичьих уст, она широко улыбнулась и ласково чмокнула меня в лоб. Телячьи нежности я терпеть не могла, а потому, молча приняв раскаянье, отодвинулась и не смогла обойти вниманием поражающий глаз интерьер. Вся мебель светилась в таком натуральном блеске, будто еще пребывала на витрине «IKEA». Здесь у пожилой женщины было все: разнообразная техника от блендера до мультиварки, набора три ножей, посуда как в ресторане. И зачем, спрашивается, ей все это нужно? Одинокая пенсионерка, принимающая гостей ну от силы раз в месяц.
– Почему мы здесь? – решила начать я утро с самого, пожалуй, логичного.
Взрослые женщины глубоко вздохнули, переглянулись, в след зачем, роль ответчика на себя примерила более молодая.
– Мы с твоим папой решили, что будет лучше, если нам немного пожить отдельно. Ничего страшного и глобального не происходит, – убедительно добавляла она, при этом дрожащей рукой поднося к своим опухшим губам фарфоровую белую чашку с горячим кофе.
Я снова подвинулась и наполнила взгляд глубокой иронией.
– Сколько же продлится это «немного»?
– Не знаю, доча. Может неделю, может две…
– А может год? Или лет пять? М? – причитала я, возмущаясь