Небо было белесо-голубого цвета, и держалась такая жара для февраля, что, несмотря на облетевшие деревья, бегуны были одеты по-летнему. Шон шел через парк, подавляя раздражение из-за того, что его патрон, которого он глубоко уважал, все еще, как ему казалось, относился к нему как к безусому практиканту, готовому с благодарностью потакать всем его прихотям. С тех пор прошла вечность, но Кингсмит, в отличие от прочих смертных, похоже, был неподвластен времени.
Шон прошел вдоль верхней части Серпентайна, глядя, как два лебедя опускаются на воду. Если Кингсмит продолжал относиться к нему как к мальчишке, значит, такова была плата за доступ к его капиталу. Ни много ни мало сто пятьдесят миллионов долларов, которые при содействии Тома сделали его хозяином виллы «Мидгард». Когда-то он называл Кингсмита стариком, и многие думали, что тот действительно его отец. Шон не разубеждал их, ведь он ощущал себя в большей степени сыном Кингсмита, чем своего безвестного отца. И пусть даже из Кингсмита этого было не вытянуть никакими клещами, поскольку он был очень сдержанным человеком, но Шон в глубине души не сомневался, что старик испытывает к нему отеческие чувства. Так что он закрывал глаза на его причуды. Шон решил убить немного времени в универмаге «Селфриджес», в отделе часов, и подождать его звонка.
Это место с давних пор умиротворяло Шона, и он часто бывал здесь еще до того, как смог приобретать желанные вещи. Здесь ничего не менялось: фланирующие состоятельные покупатели, сверкающие витрины и его собственное умноженное отражение в высоких зеркалах с подсветкой мягкого абрикосового цвета.
Ему следовало отметить свое долгое путешествие, начавшееся в служебном коридоре интерната, перед картиной с айсбергами и приведшее его к обладанию частью Арктики, – отметить, разумеется, новыми часами. Настал новый этап его жизни, и ему требовалось что-то подходящее для его новой роли гуру финансов и защитника экологии. Часы замысловатые, но строгие, походного вида, высокая стоимость которых будет очевидна только знатокам. Никакой вульгарности. Шон не представлял, что это может быть. Он только поражался, как по мере его продвижения вдоль витрин, заполненных сияющими циферблатами и экзотическими ремешками в атласных футлярах, за ним все больше увеличивался хвост продавцов-консультантов. Он заметил новую витрину, которой здесь не было в прошлый раз, над ней красовались слова: «Зал славы». А под стеклом лежал, поблескивая, платиновый «Ролекс космограф дайтона» с циферблатом холодного голубого цвета, цвета ледника.