Поэзия это не только стихи, и не столько стихи, но здесь речь идёт именно о стихотворной поэзии. О ней можно писать по-разному. Вот так, например, приведу небольшую цитату: «…таким образом, усиление ритмических пауз между некоторыми частями стиха (графически подчёркнутых разбивкой стихотворной строки) явилось чрезвычайно удачно найденным средством регулирования силы ритмических ударений сообразно с интонационно-синтаксическими особенностями…". Всё это существенно, и с этим трудно не согласиться, но многим ли это интересно. И, вообще, я считаю, что любые филологические аспекты осмысления самого феномена поэзии вторичны, пусть это даже анализы, интерпретации самого М. Гаспарова. Ну, а если делает анализ произведения какой-нибудь стандартно мыслящий критик, то он обычно обращает внимание на литературные приёмы, отличие от других поэтов, раскрытие темы, в какой «изм» можно отнести данное произведение, некоторые из них обращают внимание только на технику письма, некоторые считают, что белого стиха и верлибра, вообще не должно быть, то есть такие шедевры как «она пришла с мороза раскрасневшаяся» Блока и другие, для них не приемлемы, ещё говорят о каком-то предназначении поэзии, никакого предназначения нет и не может быть. Такой анализ приводит к выхолащиванию самой сути поэзии. Это вдвойне вторично. Вторично? – А что же тогда первично?
По некой аналогии, приведу определение философии Платоном: «философия есть приготовление к смерти и умирание». Определений поэзии много, можно выбирать. Мне, например, нравится такое определение, данное Н. Стэнеску:
«Поэзия – плачущий глаз.
Она плачущее плечо,
глаз плачущего плеча,
она плачущая рука,
глаз плачущей руки,
она плачущая ступня,
глаз плачущей ступни.»
То есть её как бы нет и в то же время есть, некая «intentio secunda», своеобразный первичный мир, и поэт, создающий его по своим правилам, должен быть творцом, равным богу, или сверхразуму, если угодно, всё определяет степень таланта. И пусть потом тысячи пишущих слепо копируют его, тысячи филологов, начиная с Аристотеля, пытаются втиснуть в какие-то рамки живую материю стиха – всё это вторично. В подтверждение написанного, а может быть просто так, ещё цитата из прозы О. Мандельштама: «в ремесле словесном я ценю только дикое мясо, только сумасшедший нарост».
Стихотворения
Возвращение
Одновременно дождь и солнце,
свет в подворотне исчезает,
вновь появляется,
слежу
за (так скажу) метаморфозой.
Что в этом? – спросишь,
я не знаю,
полоска света исчезает,
вновь появляется, и всё,
но что-то есть…
«Снег синий…»
Снег синий,
должен быть белым,
но
сумерки,
ни светло, ни темно —
светает.
Ты живёшь,
меня забыла давно,
я человек всего лишь,
а ты,
ты, святая.
Белый свет
Повсюду белый свет,
штакетник
заборчика, зеленые кусты
есть подтверждение того,
что и на самом деле
повсюду белый свет,
возникший за неделю
по прихоти…
«Слышь, как они играют…»
Слышь, как они играют,
здорово как играют,
душу тревожат.
Здорово как играют,
словно для нас играют,
что ж, а похоже.
Мальчик на саксофоне,
да и вон тот, патлатый,
тот, что на барабане,
с рожей, слегка помятой.
Ах, как они играют,
Господи, Боже.
Дождь
И то, что нет ответа
я знаю… дождь идет,
дымок от сигареты
напомнит, что нас ждет.
Но дело и не в этом,
не в том, что дождь идет,
а в том, что нет ответа,
ответа нет… лишь этот
неслышный дождь идет.
«Радости мои случайны…»
Радости мои случайны,
радости мои с печалью;
бытие и без меня
обошлось бы…
или… или
желтый