Что тут поднялось! Меня по коленям переправили к маме. – Черного хлеба! – повторяли все жалобными голосами. А мама обливалась слезами не хуже меня. – Фейгеле! – причитала она! – И прижимала меня к груди. – Лихтере пунем! Тайере пунем!.. Мне совали в руки бутерброды с черной икрой. Но я все детство больше любил красную. Тугие красные икринки так звонко лопались под зубами!..
– Ну что, плаксуля? – потянула меня Зойка. – Наелся? Давай играть!
«Играть», по-зойкиному, значило пробраться под стол и потихоньку щекотать гостям пятки. Гости смешно дергали ногами, но не ругались. Всем было весело. А потом дядя Арбаксит (или Арпаксит) запел:
— Ломир але инейнем,
Ломир але инейнем,
Тринкен а биселе вайн!..
Гости грянули так, что стол заходил ходуном. И тут Зойке приспичило:
– Давай целоваться!.. Тьфу! Охота была! Но с Зойкой не поспоришь. Да и из-под стола не выберешься… Пришлось прислониться к ее липким от конфет губам. Чуть не стошнило! А Зойка не отставала: – Нет, ты давай по-настоящему! Как твой папа мою маму целует!.. Надо же так, что в это время за столом все молчали. Закусывали после песни. И, видно что-то расслышали. Потому что с десяток ног разом достали нас. И гости нестройно, но очень громко повторили припев:
– Ломир але инейнем,
Ломир але инейнем,
Тринкен а биселе вайн!..
…Неземное пламя отражается в медленной Лете. Что-то у нашего костра поскучнело. – Дора! – вздыхает моя тетка Фрима. – Плюнь! У этих кобелей голова в штанах. Чтоб они все гешволн были!.. – Фрума, ша! – останавливает ее дедушка Абрам-Мойше. А бабушка Злата Семеновна горестно бормочет: – Абизоим!.. Абизоим фар ди гоим!..
Это я так думаю. Я же пока не сижу за этим костром. И маме мне сказать нечего. Я за папой со свечой не ходил. А вот как мама шарила по его карманам, искала верные улики папиной неверности, это да – это я видел! И досадно же мне было, что до глубокой старости она докучает отцу глупой ревностью. А вот дочери мои думают по-другому. – Ну, наш дедушка еще тот ходок был! – хором утверждают они. И намекают, что в нашем роду это фамильное… Вот уж про кого, про кого, а про себя ничего такого сказать не могу. – Хороший ты человек, – говорила одна моя приятельница. – Но не бабник!.. Не бабник!.. Мне даже как-то неловко было – ведь она это не в похвалу мне. Только вот жена Кира иногда смотрит на меня подозрительно и бурчит: – У, котяра!
Что она имеет в виду?
Няня Маня
Мне кажется, там, на другом берегу, нет времени. Там всегда вчера-сегодня-завтра. И мама моя блуждает среди застывших секунд, которые давным-давно ушли из нашего мира. И когда она касается какой-нибудь из них,