– Я думаю, что душа и память хранят ту скромную красоту степи, в которой ты выросла, и не пускают глубоко вот эту красоту. Поживём годика два-три, привыкнешь к нашей степи и так же будешь радоваться.
Маша положила цветы, легла на цветастый ковёр степи, раскинула руки, вроде желая обнять синее весеннее небо, волосы разметались по траве. Я сорвал травинку и пощекотал ею кончик Машиного носа, она быстро села и стала усиленно тереть носик кулачками. Так смешно, как маленькие дети делают.
– Ну, Катков, берегись.
Мы стали дурачиться. Говорили друг другу комплименты и сами же над ними смеялись. Вспомнили Крым, Верхний Кока-сан, где мы вот так же лежали на поляне ромашек, так же шутили, смеялись и целовались. А она прятала от меня то щёчку, то губы в траву и не давала себя целовать. Мы дружно смеялись, когда я успевал поймать и поцеловать её. Я очень люблю целовать жёнушку. У неё такой запах дыхания, тела, что меня притягивает, радует, возбуждает.
– Ну что, будешь сочинять стихи?
– Машенька, сегодня не получится, можно, я прочту чужие?
– Если красивые, да про нас с тобой… нет, лучше про меня. Тогда рассказывай.
– Конечно, про тебя, любимая, про тебя!
Дорогая, нежная, милая!
Я не в силах тебя позабыть…
Дрожь по телу, улыбку красивую
Никогда мне не разлюбить.
Милый образ в сердце навечно!
Нежность голоса, рук и очей…
Шёлк волос, что стекает на плечи,
С переливом, как чистый ручей…
Ты подобна хрустальной розе!
Я так нежно ещё не любил…
Наши сладкие летние грёзы
В своей памяти сохранил,
Где ночами с тобой пропадали,
Любовались яркой луной…
В губы жаркие как целовались
И сгорали с алой зарёй…
Как смотрели в счастливые лица!
Я без умолку всё говорил…
Ты молчала, дрожали ресницы,
Словно что-то в тебе разбудил.
Я хочу подарить тебе вечность
И любовь всю до капли отдать!
Как поэт, про свою сердечность
До утра стихами читать…
– Красиво! Спасибо тебе, любимый! Я очень люблю стихи в твоём исполнении. Ты читаешь их так душевно, с такой силой, выражением, просто ясно, что ты проживаешь эти стихи. Я люблю тебя, Катков! А вот о родине, о малой родине, тебе придётся написать. Я от этого не отступлюсь.
– Ну, если угрожаешь, тогда я прочту о малой родине, но опять-таки о чужой.
Для души и для глаз наступает однажды прозрение…
Убежать бы, уехать бы прочь из бетонной жары,
Отмести все дела и проблемы, по сути-то бренные,
Оставляя глядящие ввысь городские шатры.
И в уютном вагоне, где явится память попутчицей,
Наблюдая в окно за гурьбой белоногих берёз,
Ты внезапно, возможно, почувствуешь, если получится,
Возрожденье