Нас никто не отпускал, и о том, что аудиенция окончена, не извещали. Осталось только стоять на месте, ждать дальнейшего развития событий и наблюдать за работой доморощенных палачей из спецвойска, которые чем придется, избивали своих пленников и задавали им одни и те же вопросы. Где ваш лагерь? В ответ бульканье. Лежащий на бетонном полу человек, пожилой мужичок, может быть, и был бы рад ответить, но у него это не получается. Новые удары, мужичка бьют палками и ногами, разбивают ему все жизненно важные внутренние органы и всего за минуту превращают в кусок мяса. Где ваши схроны? Сколько вас? Кто вам помогает? Ответа нет. Пленник попросту умер.
Гатчинцы смотрят на меня, а я на них. Для чего к пленным коммунарам применяются такие жесткие меры, мне и офицерам, просто непонятно. Мы разведчики, и тоже умеем быть жестокими ради того, чтобы быстро получить ценные сведения, но то, что мы видим, это просто, бессмысленное месилово, которое не приносит москвичам ничего кроме страха горожан и ненависти тех, у кого хватило силы воли на поступок и уход в лес. При такой политике генерала Шарипова, скоро здесь полыхнет так, что спецвойско, столкнется с дубиной народной войны и, скорее всего, оно потерпит поражение.
– Извините, – к нам подскочил порученец, – генерал задержал. Пройдемте наверх.
По все тем же крутым ступеням мы выходим наружу, вдыхаем полной грудью свежий воздух, идем к бараку, где мы жили, и где остались наши лошади, и я спрашиваю порученца:
– Тебя как зовут парень?
– Миша Закая, – ответил он. – А что?
– Надо знать, с кем говоришь, вот и спросил. Скажи мне, Миша, для чего пленников так тупо бьют и на горожан виселицами ужас наводят?
– Что, думаете, мы безмозглые садисты? – усмехается порученец.
– Мелькала такая мысль.
– Мы не моральные уроды, товарищ капитан, и то, что делается, это стандартная практика, опробованная годами еще с тех времен, когда наш лидер Степанов, Московскую область в кулак собирал. Сначала ломается старый режим, уничтожается вся местная политическая элита, а народ лишают практически всего: урезают пайки, угнетают и загоняют под пресс. Граждане нас ненавидят, а спецвойско жестко давит любое сопротивление или даже намек на него. Наши солдаты на показ вешают, калечат, бьют, и занимается всякой грязной работой. Затем, как раз перед тем, как начнется реальный мятеж всего местного населения, а мы этот процесс отслеживаем, из центра появляется добрый начальник. Этот высокопоставленный и солидный чин с кучей званий и регалий, принимает жалобы населения. Генерала понижают в звании, и отзывают из этого района куда подальше. Двух-трех солдат и десяток местных полицаев при большом скоплении народа расстреляют, местной элите и специалистам, которые