А потом Надежда, чуть побрызгивая слюной и вытирая усики, шептала бабушке у лифта: «Лидия Яковлевна, вы понимаете, когда я его вижу, я чувствую, как у меня внутри шевелится яйцеклетка. Честно. Я это хорошо чувствую. А когда он до меня дотронулся, я чуть не потеряла сознание…»
Бабушка успокоила ее как могла, а вечером рассказала об этом нам с мамой и тяжело вздохнула, добавив: «Вот что с бабой безмужичье-то делает…»
В плане анатомии я была хорошо подкована, хотела когда-нибудь стать врачом, поэтому такие вещи вполне могли обсуждаться при мне, тем более что возраст был уже достаточно солидный, лет 13 точно. Но в тот раз я как-то очень близко к сердцу приняла этот бабушкин рассказ и красочно представила, как Надюхина яйцеклетка, мускулистая и мощная, как и сама хозяйка, размером, наверное, с кулак, а то и больше, потягивается, похрустывая членами, и начинает кряхтеть и ерзать при виде любимого певца.
Был еще один безобидный сосед, который поднимался к нам на этаж в костюме и галстуке в разное время дня, а может, и ночи. Я часто его встречала, когда выносила мусор. У него было какое-то неопределенное, словно вчерашнее, лицо, совершенно не запоминающееся. Он здоровался и делал вид, что курит, хотя в руках никогда не было сигареты. А однажды тихо сказал непонятное, показав куда-то наверх: «Он еще не пришел к вам? Может, мы и встретимся, если автор этого захочет…» И снова посмотрел на потолок.
Хорошо помню тот первый раз, когда у нас в квартире живьем запел Магомаев. Соседи приучены к нему еще не были и поначалу шарахались, как от призрака. Как только раздался волшебный баритон, довольно тихо, надо сказать, в дверь позвонил заспанный сосед, обмотанный простыней, и попросил сделать радио потише, а то ему завтра чуть свет на репетицию. «Лидия Яковлевна, – говорит, – извините, конечно, мне рано вставать, а тут Магомаев по радио орет, хотя я понимаю, что вы люди творческие, но звук ведь можно и потише, у вас здесь не танцплощадка в Пицунде! Вы мне прям расчесываете нервы!»
Сосед был вполне приличным, из южан, пару лет назад осел в Москве и именно рядом с нами, в однокомнатной квартире вместе с вертлявым и крикливым фокстерьером и изредка, где-то раз в месяц, водил к себе на ночь баб не первой и не второй свежести. Работу свою любил – был суфлером в каком-то неважнецком театре, чем гордился и причислял себя к творческой интеллигенции.
– Так вот, Лидия Яковлевна, я вас уважаю, хотя уже забыл, за что, но вы женщина интеллигентная, образованная и