– Да ну? – Я абсолютно себя не чувствовал заслужившим подобное и с изумлением озирался вокруг.
Он атриума крестом располагались входы в четыре других помещения, каждое из которых достигало размера квартиры, где жили мы с мамой.
Одно из них было прихожей. Второе – спальней с огромной кроватью, но крайне скудно и просто обставленной, несмотря на внушительные размеры. На кровати – бежевое покрывало и пухлые подушки с оборками. Бежевые стены – без картин, зеркал и прочих украшений. И тяжелые темно-коричневые портьеры, которые, если задвинуть, отделяли спальню от остальной части моего нового обиталища.
А ведь мою детскую комнату мама тоже обустроила безо всяких рюшечек с финтифлюшечками. Я с младенчества плохо спал, если в комнате не было совершенно темно и что-то меня отвлекало. Моя новая спальня в точности соответствовала всем этим требованиям. Словно кто-то, проникнув мне в мозг, извлек из него информацию о моих предпочтениях.
Левый отсек взбодрил меня гардеробной и отделанной черно-бежевой плиткой (мои любимые цвета!) ванной комнатой, где обнаружились сауна, душевая кабина, встроенный шкаф, джакузи и ватерклозет с фасонным и навороченным троном, достойным почетных мертвецов с заслугами и пера великих поэтов.
В четвертом крыле находилась вполне себе полноценная кухня, а из нее я попал в гостиную с кожаным диваном, напротив которого висела плазменная панель с шестью игровыми приставками в медиаэтажерке. Возле горящего камина расположились два широких кресла и целый стеллаж, заполненный книгами.
Представьте себе, я люблю читать. Вот такая у меня дикая странность, которая не прошла даже после того, как я бросил школу. В отличие от многих других бездомных, я и в Бостонскую публичную библиотеку ходил не просто чтобы побыть в уютном, теплом и безопасном месте, а читал там всякое-разное. Ох, как же мне не хватало два этих последних года нашего с мамой собрания книг. Я и мечтать не мог, что они снова когда-нибудь у меня окажутся.
Читая надписи на корешках, я вдруг поймал краем глаза снимок в серебряной рамке и повернулся к полке камина, где он стоял.
У меня перехватило дыхание. К горлу подкатил ком. Каким образом…
Не веря, что это возможно, я схватил с полки снимок и поднес поближе к глазам. Я, восьмилетний, и мама стоим на вершине горы Вашингтон в Нью-Гемпшире. Один из самых прекрасных дней в моей жизни. Снял нас по нашей просьбе охранник парка. На фотографии я радостно улыбаюсь (теперь со мной происходит такое редко), обнажив дырку, которая образовалась тогда у меня вместо двух выпавших передних зубов. Мама стоит за моей спиной на коленях, крепко меня обняв. Веснушки ее потемнели от солнца, в уголках глаз от смеха образовались морщинки, а светлые волосы ветер сдул набок.
– Но каким образом? – снова пробормотал я. – Это ведь невозможно.
Снимок существовал в единственном экземпляре, который погиб во время пожара.
Повернувшись к Хундингу, я заметил, что он вытирает глаза.
– Вы в порядке? – Удивили меня его слезы.
Он