– Вы правы, мичман! – сказал он. – Но к консулу мы не пойдем. Служба этих господ в том и состоит, чтобы учтиво выслушать, пообещать, а затем надуть. Вас ждет еще всякое, Константин Георгиевич, – усмехнулся Изыльметьев и, помолчав, проговорил: – И трудно и горько будет… Русская натура – она ведь широкая, какая-то не форменная, не ложится она в артикул. Вот подите же, Вильчковский доктор, а какой музыкант, как поет! Сойдитесь с ним поближе, узнайте его, – оказывается, он и астрономию понимает, в юности штудировал философов в оригиналах, а теперь книгу о лекарственных травах пишет. Каково! Сам прирос к кораблю, как моллюск, а пишет о травах! Значит, мечта в нем сильнее расчета… И вы, верно, планы строите самые решительные?
– Я о баталии мечтаю, Иван Николаевич. Боюсь, что мы так и останемся в стороне.
– Где уж тут остаться! – Изыльметьев показал на огни судов, полукольцом охватившие рейд. – Смотрите, как обложили… Стерегут. Баталий и на нашу долю достанется. – Капитан насупленно смотрел в темноту. Десять вымпелов – не шутка! Унести бы ноги, батенька, – сказал он, положив руку на плечо Пастухова. – Не думали ли вы над тем, куда адмирал Прайс отправил пароход «Вираго»?
Ощущая на плече руку Изыльметьева, Пастухов испытывал смешанное чувство довольства и стесненности. В то же время он думал, что капитан стареет, – человек, проплававший больше двадцати лет, обойденный чинами и орденами, невольно становится осторожным: бой – это риск, а рисковать любит молодость. Вопрос капитана застал мичмана врасплох, и он неуверенно ответил:
– Не могу знать, Иван Николаевич!
Изыльметьев засмеялся.
– Эх вы!.. «Не могу знать»… Надобно знать! Все надобно знать, мичман, – сказал он. – Пойдемте-ка к офицерам, послушаем, о чем там шумят фрегатские мудрецы. Баталии у них, что ни вечер, жаркие…
Изыльметьев пересек палубу, загроможденную свернутыми канатами, запасной парусиной, окинул взглядом занятых ремонтом матросов и спустился по трапу к дверям кают-компании.
Пастухов молча последовал за ним.
II
В кают-компании разгорелся спор об исходе войны с Турцией и о возможных событиях в Европе. Расстегнув мундиры и дымя трубками, офицеры спорили с Александром Максутовым. Оседлав стул и положив узкий подбородок на руки, Максутов сидел спиной к фортепьяно и отвечал противникам то короткими репликами, то ироническими восклицаниями, гримасничая и раздувая подвижные