Итак, кое-что стало проясняться. Я заново прокрутил в голове их разговор:
«Несчастный случай…»
«Впал в кому…»
«Прости меня, Лаура…»
«Кто-то же должен поливать овощи…»
«…поливать овощи…»
«…овощи…»
Глава 2
В первые дни мне удалось немного изучить комнату, в которой я находился. Точнее говоря, я смог рассмотреть ту ее часть, которая попадала в поле моего зрения.
Прямо надо мной, на потолке, висела старая неоновая лампа, выглядевшая так, будто ей ничего не стоило рухнуть в любой момент.
Справа от кровати был крюк для капельницы, которую медсестра меняла раз в день. Чуть дальше я различил прозрачную емкость, в которой находились черные воздуходувные мехи, поднимающиеся и опускающиеся подобно насосу. Именно этот аппарат и был моим «дыханием».
Слева стоял некий замысловатый аппарат со множеством дисплеев, огоньков и переключателей.
Позже я узнал, что это он контролировал мое дыхание, сердцебиение и количество питательных веществ, поступавших через трубку прямо мне в желудок.
За аппаратом виднелась часть окна. Оно-то и было источником моих мучений: свет, каждое утро проникающий в палату через окно, до боли слепил мне глаза. Это он будил меня, возвращая в мой личный ад на земле.
Но физическая боль не шла ни в какое сравнение с теми душевными муками, на которые обрекало меня собственное сознание. Беспомощность, чувство вины, злость, страх и невозможность выразить эти эмоции – все это буквально сводило меня с ума.
Каждый день я мечтал только о том, чтобы уснуть и не проснуться; чтобы аппарат, поддерживающий во мне жизнь, наконец-то сломался, положив конец моим мучениям.
Какое право имели эти доктора держать меня здесь? Что толку сохранять мне такую жизнь? Я был чертовым овощем, не способным ни двигаться, ни разговаривать.
Меня переполняло чувство бессилия, мало-помалу перераставшее в ненависть – ненависть к тем, кто удерживал меня в больнице; ненависть к самой жизни.
Медсестра была права – уж лучше бы я умер! Тем не менее каждый день она приходила в палату, чтобы сменить капельницу. Эта женщина ни разу не осмелилась взглянуть мне в глаза, хоть и знала, что я без сознания. Торопливо проверив, в порядке ли все трубки, соединяющие меня с аппаратом, она тут же спешила скрыться за дверью.
Когда она приходила, я мысленно умолял ее перестать заботиться обо мне. Неужели она не понимает, что делает лишь хуже, поддерживая во мне жизнь?
«Оставь это пустое занятие, – молил я про себя. – Зачем приходить, если тебе страшно даже взглянуть на меня? Дай мне спокойно умереть…»
Но раз за разом мне доводилось наблюдать за этой рутинной процедурой. Сделав все, что от нее требовалось, медсестра уходила – и оставляла меня… живым. И так день за днем, день за днем…
«Черт бы все побрал! Я так больше не могу! Да сделайте же что-нибудь! Кто-нибудь, помогите мне! Я не хочу так жить!»
А не лучше ли принять все как есть?
Тем более что