Котенок под проливным дождем
– Сердце – это ведь всего-навсего мышца, – произнес профессор кафедры судебной медицины Ч. и прикрыл глаза. Круглый такой, крепкий, с густым, седым ежиком волос, запрятанным под белую накрахмаленную шапочку, и ангельским выражением лица, не оставлявшим сомнений в гнусности его натуры. Но Ч. в моем рассказе занимает настолько незначительное место, что не стоило бы о нем упоминать вовсе, если бы в этот сентябрьский день я впервые не заметил Сашеньку.
То есть я, разумеется, видел ее и раньше, но обычно внешним зрением, снаружи, а так, чтобы внутренним, когда раз – и вздрогнешь… И сердце, которое, оказывается, есть, хоть и не более чем мышца, вдруг замирает на одну крохотную, бесконечную секунду, и я даже не успеваю понять эту огромную наставшую пустоту внутри, как оно снова бросается в погоню – бу-бум, бу-бум, бу-бум…
Такого не было никогда, клянусь.
Она, Сашенька, была самая младшая на курсе, потому что закончила школу экстерном, на два года раньше сверстников и, стало быть, ей к началу третьего курса не исполнилось даже полных восемнадцати лет. К тому же она была такая миниатюрная, розовощекая, и когда улыбалась – а улыбалась она всем и всегда – невольно хотелось улыбнуться в ответ. Маленькая ведь совсем, можно сказать – ребенок. А вот почему именно в тот день я на нее внимание обратил и увидел вдруг совершенно по-новому, не так увидел… Только сейчас, оглядываясь назад, понимаю. Улыбки на ее лице не было. И щеки ее были не розовые, как обычно, а мраморные, а взгляд был обращен не на мир вокруг, а в себя, вовнутрь, на видимое только ей одной, да с таким затаенным отчаянием, что смотреть на это… Невозможно было на это смотреть.
В общем, после лекции подошел я к ней, задал какой-то вопрос, она ответила невпопад, не глядя на меня, даже не посмотрев. Как можно, в другой раз обиделся бы на нее, а тогда, понимаете, просто жутко стало. Видно же – горе у человека. Смотрю, глазам не верю – она на этого Ч. уставилась, взгляд отвести не может. А ведь более незначительной фигуры для моего рассказа и выдумать невозможно. Это я, Ладо, вам говорю.
Но только это жизнь была, а не рассказ. Ч. быстро прошмыгнул от кафедры к выходу, на ходу запихивая бумаги в портфель, а она, Сашенька, вдруг кинулась ему наперерез и ломким таким голосом:
– Сергей… Петрович…
А его уже и след простыл. Может, не услышал, а может, вид сделал…
Домой ее в тот день я отвел. Просто взял за руку и повел, и она пошла. По лицу ее текли огромные, как лесной орех, круглые слезы, на которые я, мужчина, старался не смотреть. Потому что – не мог… Отвел я ее домой, она с бабушкой жила, у которой комнату снимала, передал с рук на руки, а назавтра, сам не знаю почему, ждал ее утром около дома. Так мы и стали ходить вдвоем, можно сказать – дружить. Потому что маленькая она совсем была, а как же иначе…
Сначала она молчала больше, улыбалась редко, как раньше – вообще никогда. Ну а потом, куда деваться, стала привыкать ко мне, уже не стеснялась, не вздрагивала,