Большая часть арестантов впоследствии переводилась в федеральные тюрьмы, и лишь некоторым из них, согласившимся сотрудничать с ФБР, выпадал шанс выйти на свободу. Так что по-своему тюрьма была некоторой прихожей в преисподнюю. Пусть с красивым фасадом, выложенным цветной плиткой и постриженным аккуратным газоном, но в действительности это было самое настоящее горнило, которое необходимо было пережить. Вот только пройти подобное испытание удавалось не всякому.
Еще три этажа, собственно, где и размещалась сама тюрьма, уходили под землю, разбитые на многие камеры; узкие, как шкафчики для душевых, они служили недолгим пристанищем для тех, кому не повезло оказаться в этом доме. Блер Леман был как раз из того небольшого числа, и вряд ли он догадывался о том, в какой именно части Нью-Йорка пребывает, и тем более не подозревал, что во дворе дома, где ему удосужилось провести последние часы, обильно разрослись розы, распространяя удушливое дыхание по окрестности.
Прошедшие несколько часов Леман провел в закрытом узком бетонном помещении, где сверху, раздражая сетчатку глаз, струился яркий свет. Секрет этой камеры заключался в том, что всякий, кто в ней оказывался, невольно терял чувство времени, воспринимая за час каждую пробитую минуту.
Блера Лемана привели в кабинет десять минут назад, усадили на прикрученный к полу табурет. Анри Обрайн сидел за столом напротив, тягостным молчанием наполняя обстановку, и с интересом разглядывал арестованного. Пусть поерзает на стуле, понервничает, глядишь, и руки не придется выкручивать. Леман уперся взглядом в пол, лишь иной раз он поднимал голову и смотрел на Обрайна, не решаясь нарушить и без того затянувшееся молчание. Его едва ли не в панику приводила мысль о том, что едва он нарушит тишину, ставшую заповедной, как его тотчас определят в каменный стакан, откуда уже не будет исхода.
Хозяином дома был не кто иной, как руководитель отделения ФБР в Нью-Йорке Анри Обрайн, прекрасно осознававший, что перед ним сидел человек с надломленной волей, передумавший за прошедшие три часа немало всякого дурного и оттого еще больше переживавший, и сейчас арестованный только ждал вопроса, чтобы исповедаться до донышка.
– Ты знаешь, где находишься? – басовито нарушил молчание Обрайн.
– Догадываюсь.
– А кто я такой, знаешь?
– Нет.
– Меня зовут Анри Обрайн, помощник директора ФБР и руководитель отделения ФБР в Нью-Йорке. Не догадываешься, почему вдруг тебе оказана столь высокая честь?
Блер Леман лишь сдавленно сглотнул:
– Неужели все так серьезно?
– Более чем, приятель, – будто бы посочувствовал Обрайн. – Ты хотел жить богато? Именно поэтому притащил в банк сканер.
Голос, глуховато ухнувший по углам комнаты, прозвучал зловеще:
– Это не я придумал.
– Вот как… Неожиданное признание. И кто же тебя тогда надоумил принести в банк сканер?
– Это не то, что вы думаете…
– Послушай, я думаю то, что нужно! Считай эту комнату воротами в ад. Я не буду пугать тебя неграми, мулатами, метисами и прочими цветными, всегда охочих до таких вот белокожих, как ты. Ты об этом и сам все прекрасно знаешь. Да и времени у меня нет, чтобы нагонять на тебя жуть. Скажу лишь только одно, если ты не будешь со мной до конца откровенен, то уже сегодня, вот из этого санатория, где ты сейчас находишься, тебя переведут в федеральную тюрьму. Там ты проторчишь до самого конца своих несчастных дней, и самой большой радостью для тебя будет смотреть на небо через зарешеченное окно. Ты меня хорошо понял, приятель?
– Да, мистер Обрайн.
– Итак, у меня первый вопрос: каким образом ты оказался в банке «Империал»?
– У меня счет в этом банке.
– Все верно, – охотно согласился Анри Обрайн. – На твоем счету три тысячи двести пятьдесят долларов. Твоя фамилия не Ротшильд и не Рокфеллер, братец, твои возможности куда скромнее, так что не втирай мне мозги, что это именно та самая сумма, из-за которой нужно наведываться в банк едва ли не еженедельно. Молчишь… Так я могу прояснить ситуацию: ты решил пополнить свой бюджет и не придумал ничего лучше, как поставить сканирующее устройство на рабочее место своего друга. Я тебя правильно понял?
Стол, стоящий в самом центре комнаты, выглядел тяжеловесно, толстые низкие ножки были закреплены крепко к полу на тот случай, если кому-то взбредет блажь обрушить его на голову федерального агента. Стул тоже не подвинешь – привинчен столь же надежно. Руки Блера Лемана тяжелым бременем стягивали наручники. Внешне легкие, прозрачные, едва ли не игрушечные, вот только не хватало сил, чтобы