Хандер и Вард испепеляли друг друга взглядами. Мельник мысленно осыпал крылатого всеми возможными проклятьями, но это совсем не помогло. Он до боли стиснул кулаки, на лице сердито играли желваки:
– Никогда.
– Что ж, я огорчу тебя, смелый, но глупый человек: поскольку ты не являешься кровным родителем девушки – ты не имеешь права запрещать и указывать ей. Ведь брачного возраста она достигла – значит взрослая и вправе решать свою судьбу сама, – мегилл победно ухмыльнулся, направив взор за забор на сенник неподалёку. – Кстати, можем её ответ услышать прямо сейчас. Выходи, крошка.
Все повернулись в ту сторону, и из своего ненадёжного укрытия вышла Кириния. Рыжеволосая была бледна и растерянна, её трясло, она нетвёрдо, но упорно ступала к тому, кого всю свою жизнь считала отцом.
– Ты что здесь делаешь, глупая?! Я что велел те… – запричитал было мельник, но осекся, стоило ему заглянуть в расширенные от шока синие глаза девушки. Та остановилась на расстоянии трёх шагов от Варда, тихо спросила:
– Это… правда?
«Всё слышала!» – мельник сам стал белее мела, вмиг подкосились ноги, он сам подвел дочь, не уберег. Чертова Сила Крови! Слишком большое значение та имела в их непростом мире. Голос пропал, и мужчина лишь сокрушённо кивнул.
Сердце Киринии пропустило удар. Воздух в лёгких как–то в раз закончился. Вмиг всё порушилось. Лишь страшное слово «Сирота!» набатом звучало в пустой голове, заглушая стук сердца. Рыжеволосая сжала в ладонях подол своего платья и с силой зажмурилась, мир будто перевернулся, но погоревать ей не дали.
– Одна… совсем одна… – раздалось над ухом. Однако, никого рядом не ощущалось, лишь хриплый голос щекотал шею и волосы, подобно прохладному ветру: – Никому не нужна…
Неожиданно до слуха донеслись ярое лаянье собак, тревожные крики скота и… мертвенный протяжный вой ИХ. Акраны! Люди тоже взволнованно заголосили. А голос всё продолжал насаждать:
– Одиночество – боль… Отдайся мне, и получишь умиротворение, свободу от насущного.
Киринии не верилось во всё это. Казалось, окутал страшный сон. Кошмар. Но сквозь омут мрака и боли пробивался детский смех. Её смех. Перед мысленным взором замелькали картинки её детства. Её счастливого детства. Где отец, мельник, играл с ней, как дул на расшибленные коленки, как матушка пела колыбельные по вечерам, как на свет появилась сестрица Дарина, и как родители воспитывали их обеих в одинаковой любви и ласке. Не в меньшей.
Одна? Одиночество? Боль? – не правда! Кира распахнула глаза и увидела перед собой мегилла, он стоял и смотрел пристально, понимающе. И ожидающе. Казалось, он всё знал.
Время будто застыло для них двоих, а люди вокруг продолжали суетиться, кричали, размахивали руками, разбегались по домам и закрывались наглухо от неминуемой напасти. Мельник пытался докричаться до своей дочери, отчаянно звал, но подойти ближе не мог, точно к месту прикованный.