Вот моя месть.
О невидимом
Если каждый день мы открываем новые цвета в каменном угле, каждый день подходит, чтобы воспользоваться новым цветом. Так и Универсум, открывающий сам себя, и наше собственное отражение, появляющееся в воде, все более и более полное нюансов. Примитивные растительные формы густы и грубы. Но наш более острый взгляд все понемногу вырезает своими ножницами. И в этом влюбленном взгляде помещается, как между двух грудей, ажурная листва кружева мимозы. Но это старинное кружево. И вы видите, что листья будут изменяться в связи с кружевом, следуя движению завитков.
О Дон-Кихоте
Мы можем вообразить, с бережливостью потянув кладовку, бочку заплесневело-кислого сидра, грубого и тяжелого; или жаркой ночью – повороты и вращения в постели, полной кусочков чего-то; или еще, под важностью лесной листвы, благородного Гамаша10 в палящий час, когда свадьба не громче крика цикады.
Волшебный Сервантес! Не у него ли, однако, богатств, как у бедняков? И чтобы открыть жемчужину или бриллиант, нужно рыться даже в граммах грубой рудной породы, это уменьшает грызенье крыс, в которых нужно видеть материализовавшихся Камиллу11, Люсинду, Лотэру, Ансельму, Карденио. Из этой печальной возможности, которая составляет несколько квадратных метров, из сухой и паршивой земли Ла Манша, из песчаной пустыни, проходимой путешественником, говорим мы, без того чтобы появился кто-то, кто может радоваться его виду, там бьют черные каскады зелени, парки, в которых потоки гранатов с длинными лазурными замками, погребенные в свежей листве потоков. В гостинице, где ты лежишь, может быть, о Сервантес, страдающий и обездоленный, на этом задымленном постоялом дворе, ты услышал песню дворянина, замаскированного в мальчика, погонщика мулов, и молодая девушка трепещет от любви, слушая…
Хорошо бы, Бог дал мне твой конец, Дон-Кихот, так как я хочу исчезнуть надлежащим образом. Я хочу умереть в соответствии с католическими обрядами, после существования более мечтательного и менее страдательного. Я хочу, чтобы благословенный лавр украшал мою комнату, в которой достаточно сочувствуют мне, но не слишком по-человечески, таким образом, чтобы те, кто лучше знали меня, доставили радость, отобразившись в моей памяти.
Об академизме
Дети, которые видят своего дедушку, когда он возвращается со встречи во французской академии, затянувшие подобные ремни, никогда сами не озаботятся мыслью о славе. Мы очень смеемся, если видим кролика, одетого листьями капусты, опоясанного наподобие сабли шампуром, странным манером причесавшего баклажановую кожу, и собираемся сидеть перед лицом тридцати девяти кроликов, облаченных так же. Я немного знаю Париж. Иногда я проводил в нем по несколько дней. Но я имел честь встретить академика, которому я очень поверил. Тащил к ёлке и сидел криво, фигура в обороте удлинялась,