Когда одной женщине угрожала смертельная опасность, Матушка в это время около трех часов стояла на улице за храмом перед алтарем с воздетыми руками. Она переживала тому, что происходит с женщиной. Господь услышал молитвы старицы, женщина была чудесно задержана в дороге, поэтому бандитское нападение, которое готовилось там, куда она ехала, не соверши- лось. По приезду домой ей рассказали о том, что говорила об этом Матушка и как она молилась. Женщина подтвердила слова старицы.
Однажды в храме на Демиевке случился пожар, который удалось вовремя потушить. За большой иконой святого великомученика Пантелеимона проходила проводка, случилось замыкание, провода задымились и начали гореть и плавиться. Икона осталась целой. Анна Ивановна Кабанова пришла к Матушке после служ- бы, а она встречает: «Был пожар в храме, я его тушил! И мне по- могал Пантелеимон святой!» Не она рассказала Матушке о происшествии, а старица сама первая рассказала о нем.
Матушка переживала по любой мелочи, связанной с храмом. На входных дверях храма возле ручки кто-то выжег кусок двери. Матушка заметила это, остановилась и долго рассматривала, рукой разглаживала, на кого-то кричала: «Ишь ты! Что задумал! Не сметь! Не сметь трогать церковь»».
В храме матушка Алипия всегда молилась во время службы перед иконой св. ап. Петра и Павла, которых всю жизнь особо почитала.
Она необыкновенно любила Демиевский храм и говорила о нем: «Я здесь прописан!»
Юродство во Христе
Внешний вид Матушки вызывал у окружающих сильное удивление. На нее оглядывались – не только по улице, но и из проходивших мимо троллейбусов. И действительно – лето, жара, а на Матушке черная меховая шапка, под ней косынка, в руках узел и за плечами узел. В узлах много хлеба, по девять-десять буханок. Часто она разговаривала на непонятном языке, скорее всего на мордовском, которым старица владела с детства.
Матушка обладала удивительным даром высказывать свои мысли очень кратко, точно и верно, проникая в самую суть события. Была немногословна. Она не расшифровывала сказанное, смысл которого зачастую открывался намного позже, даже через десятилетия. А это давало повод смущаться по поводу ее слов, осуждать или относиться как к человеку со странностями. Также нередко смущало то, что Матушка для обличения, илинаставления, или для того, чтобы скрыть личную информацию от посторонних, говорила как бы в отношении к себе, называя дела, события или грехи, будь-то бы совершенные ею. Присутствующие смущались, понимал лишь тот, кого это касалось. Или же очень ча- сто в ее присутствии посетители, не задавая вопроса устно, вопрошали Матушку мысленно. Она тут же давала ответ, но все остальные не понимали сути сказанного. Или же посмотрев на одного, говорила другому, поэтому никто не боялся получить ответ, потому что никто не понимал о ком идет речь.
Также непривычно человеческому слуху было слышать фразы, в которых