– Не знаю, что бы делал без твоей настойки, – откровенно признался Ксеон. Потер ладони, – ну что ж, надо написать письмо драгоценному папаше.
Эльвин понимающе кивнул.
– Пишите, ваше высочество. Завтра утром отправим.
И, кивнув на прощание, двинулся к выходу.
– Эй, – уже на пороге окликнул его Ксеон, – но ты же ведь не думаешь, что мой дар – темный?
Эльвин замер, занеся ногу над порогом. Потом медленно обернулся.
– Темным объявляется дар, неугодный нынешнему правителю, – сказал он веско, – сегодня темный дар – менталиста, а завтра – целителя.
– Я рад, что хотя бы ты это понимаешь, – ответил Ксеон.
Он снова уселся на свое вонючее, вызывающее отвращение ложе, подвинул к себе листы бумаги, отвинтил крышку чернильницы. Начал выводить витиеватые, каллиграфически-правильные буквы:
«Дорогой отец! Полнится скорбью мое сердце, ибо отвернулись от меня и Всеблагий, и ваше королевское величество».
Получилось довольно проникновенно. Ксеон задумался, почесал пером щеку. Она начинала зарастать щетиной, было неприятно.
Он написал еще несколько строк о том, как сожалеет о своем темном даре и о том, что не сдох при рождении, чем сразу бы освободил возлюбенного своего отца от хлопот и многих печалей. Потом добавил пару слов о невыносимых условиях проживания в замке, которые, впрочем, он будет стойко переносить, дабы король Маттиас был спокоен. И попросил кофе, шоколада, копченостей… В общем, всего того, что скрасит дни всеми отвергнутого, одинокого узника.
«Любящий сын, отмеченный проклятьем».
И поставил размашистую подпись.
Ксеон задумался. Мысли совершенно непроизвольно раз за разом возвращались к маленькой служанке. Она была прехорошенькой плебейкой, наверняка недалекого ума. Глаза как у белочки, большие, темные, блестящие. Оставалось сделать так, чтобы она сняла с него ошейник. Сама. Всего-то делов, расстегнуть пряжку…
Вспомнил, как Аламар настаивал на цельнометаллическом ошейнике, но отец не позволил, пожалел сына. Так что повезло, даже ножовка не нужна, чтобы освободиться. Слабые женские ручки вполне сойдут…
Ксеон подумал о том, что поделится своим планом с Эльвином, а когда освободится, заберет старого товарища в Ависию, но вовремя спохватился.
Нет, определенно, ошейник Аламара дурно влиял на мыслительные способности.
В конце концов, он не видел Эльвина пять лет.
К тому же Эльвин пострадал, в общем-то, из-за него. На самом деле, конечно, из-за собственной глупости, но ведь ни один дурак себя таковым не считает, а в своих бедах винит кого-то еще.
В общем, все было мутно и непонятно с Эльвином. Что там у него в голове на самом деле? Кто знает?
***
В камере не было окон, и поэтому о наступлении утра Ксеон узнал по скрежету отпираемого замка.
– Эльвин?
Резко сел. В голове снова дернуло болью, но тут же отпустило.
– Нет,