– Но я вас предупредил.
– Это похоже на несолидный донос.
Председатель комитета профсоюза, Короленко, ушел не удовлетворенным и даже обиженным. Он, по традициям своего времени, и установившимся на заводе был, вроде, на высоте. Доносы были в почете. Но Сибирцев пришел из других условий, других традиций и с другими понятиями о чести.
Заходит начальник электроцеха.
– Здравствуйте Александр Викторович, я Журавский Павел Семенович. Начальник цеха. Вы хотели меня сегодня выслушать по порядку в цехе и выполнению плана. Он за двадцать пять лет сильно постарел, сморщился, слегка изогнула жизнь и ранения его фигуру, но это был все тот же, уважаемый дядя Паша.
– Здравствуйте, Павел Семенович, я давно Вас знаю, и помню.
– Откуда Вы можете меня знать, ведь Вы служили на Сахалине, и, раньше, на Украине, я не был ни там, ни там.
– Вспомните 1945 год, службу при комендатуре г. Кенигсберга. Вы патрулировали, и у Вас был переводчик, пацан, как его называли, так это я.
– Боже мой!
У Павла Семеновича искривилось лицо, он по-настоящему заплакал. В эту минуту в дверь сунулась так называемый секретарь, Валентина Павловна, с бумагами, очевидно собрала у нескольких исполнителей и хотела дать на подпись между делом. Такого рыка директора она не слышала ни до, ни после в своей карьере. И больше никогда не входила без вызова. Состояние Журавского, конечно, было обнародовано в приемной, разнесено по заводу и тиражировалось. Все думали, что это результат проработки в результате доноса профсоюзного деятеля.
– Да, Павел Семенович. Вы похожи на самого себя, я повзрослел, вырос в два раза, и, естественно, изменился по сравнению с тем временем. Давайте успокоимся, нам повезло, мы с Вами живы и встретились через столько лет. Как вы жили все это время?
– Да как жили? После того, как вы слиняли в Литву начались судебные разбирательства с людьми, которые были угнаны в Германию и работали там в качестве рабочих. В большинстве случаев всем присуждали на поселение в Сибирь и на Дальний Восток. Некоторым давали срок в лагерях, в зависимости от того, где работал у немцев. Лагерь перемещенных лиц и комендатура по периметру не охранялись, и на третью ночь в лагере осталось меньше половины. Большинство под покровом ночи вынуждено было удрать в зону Американской оккупации, потом, всем известно, эти люди стали эмигрантами по всему миру. Там, в западной оккупационной зоне, тоже были лагеря, в которых их сортировали, но никого не отправляли насильно в Советский союз. А комендатура затребовала дополнительные силы для охраны. Через день комплектовались команды из осужденных для загрузки эшелонов на восток, за Урал. Такая справедливость.
– А как на личном фронте? У Вас была невеста в госпитале, я слышал, как Вы с восторгом говорили о ней и все стремились увидеться. Благо, госпиталь был уже в Кенигсберге и ездить было близко.
– Правильно,