– Мама, – жалобно зовет Брекин.
Марли идет к сыну и гладит его по голове, а потом опять поворачивается ко мне.
– Когда он решил остаться, то сказал, что теперь его имя – Даррен Маршалл. Попросил не выдавать его.
– Он объяснил, з-зачем это?
Брекин смеется. Марли качает головой.
– Н-но вы все равно п-позволили ему остаться?
Кажется, у меня не получается скрыть отвращение, потому что Марли напрягается и убирает руку со лба сына.
Она молчит, будто ожидая, что я продолжу наседать, но я уже переросла такое поведение. Когда-то я верила, что у меня хватит сил убедить маму не совершать глупостей, не пить, не употреблять наркотики, не приводить домой мужчин, например Кита. Иногда я вспоминаю ту Сэди, которая умоляла собственную мать спасти ее… от собственной матери.
Я вспоминаю ту Сэди с ненавистью.
– Я не обязана тебе ничего объяснять. Но да, я позволила. – Марли качает головой, нахмурив брови. – Знаешь, Даррен никогда не говорил, что у него есть ребенок. И брат мой тоже об этом не упоминал. А он бы знал.
– Я в-вам не л-лгу, – лгу я.
Марли внимательно смотрит на меня и ничего не говорит. Мне кажется, если она продолжит так смотреть, то каким-то образом узнает правду.
– Т-так что с-случилось?
– Мы были вместе несколько месяцев. Он каждое утро сидел на том самом месте, где сейчас сидишь ты. Пил кофе и смотрел в окно.
Я слежу за ее взглядом. На детскую площадку пришли несколько женщин и катают своих детей (или подопечных?) на качелях. Я представляю, как школьный двор выглядит в течение учебного года, как много там бывает детей, как все они бегают, играют, смеются… под пристальным взглядом мужчины, который сидит за кухонным столом.
– Однажды я затеяла стирку, – продолжает Марли. – Решила проверить, нет ли чего в кармане его джинсов… И нашла старую, мятую фотографию, полароидный снимок. А там… – Она ненадолго закрывает глаза и хмурит лоб, будто снова увидела эту фотографию и хочет немедленно об этом забыть. – Не хочу ее описывать, но объяснить и оправдать такое просто невозможно. – Она судорожно выдыхает и открывает глаза. – Люди не меняются. Они просто учатся лучше скрывать свои грязные секреты. В тот же день я выставила его за дверь. Не хотела больше иметь с ним ничего общего. Как и сейчас.
Марли достает Брекина из детского стульчика и утыкается носом ему в шею. Я чешу грудь и тут же жалею о том, что не была чуть нежнее. Все тело горит.
– А п-потом он с в-вами связывался? Г-говорил, где он?
– Нет.
– А с в-вашим б-братом?
– Мы с братом больше не общаемся, – жестко отвечает она. – Он посчитал, что я плохо обошлась с Дарреном. С тех пор мы не разговаривали.
– П-пожалуйста…
– Слушай, мне жаль, что тебе пришлось ехать в такую даль, какой бы ни была причина. Я тебе сочувствую, поэтому-то и решила все это рассказать. Но у меня ребенок, так что я не хочу ни во что ввязываться.
Марли наблюдает