Жители города стали мучениками за веру. Запершегося в Сионском соборе митрополита сбросили в Куру с виноградной террасы его собственного дома. Всех священников перебили. Жители Тифлиса подверглись неистовым жестокостям. Целых шесть дней, с одиннадцатого по семнадцатое сентября, персияне предавались в городе всевозможным неистовствам: насиловали женщин, резали пленных и убивали грудных младенцев, перерубая их пополам с одного размаха только для того, чтобы испытать остроту своих сабель. В общем разрушении не была пощажена даже святыня. Персияне поставили на Авлабарском мосту икону Иверской Божьей матери и заставили жителей города издеваться над ней, бросая ослушников в Куру. Стойкие в вере тифлисцы плакали перед иконой, но никто не посмел причинить ей вред. Вскоре река запрудилась трупами. На Авлабарском мосту погибла и моя мать с семимесячным братом. Когда дикие персы хотели заставить её плюнуть в святой лик, она плюнула в лицо сотника-туркмена, стоявшего у иконы. Гнев его был столь страшен, что одним ударом своей сабли он разрубил пополам обоих: и мою мать, и брата. Воды Куры остановились и не смогли течь дальше моста – ниже по течению текла река крови. Десятки тысяч грузин были уведены в рабство. Все оставшиеся в городе женщины от десятилетних девочек и до почтенных дам были розданы персидским воинам в качестве наложниц. Говорят, на невольничьем рынке Анапы можно купить грузинскую девочку за один коврик для намаза или за 15 пиастров. Каждая ясноликая красавица попала в плен дивоподобному[23] персу и каждая сребротелая сделалась добычей тирана. Сердце каждой маковоликой девы изнывало по своему возлюбленному, белая грудь каждой матери была изранена горем по своим чадам и лучистые очи каждой жены проливали кровавые слезы по мужу, павшему на поле брани. Тифлис был превращён в руины, персы не пожалели ни одного дома.
Узнав, что царь Ираклий находится тут же в Ананури, мы вместе с моим попутчиком, который, на моё счастье, оказался армянским священником, решились непременно его найти. Добравшись до Ананури, мы отправились к тамошнему грузинскому старинному монастырю как к единственному месту, в котором, наверное, могли встретиться с царём. В прошлом величественный, монастырь был невелик и почти весь уже развалился. Здесь под сводом одной разрушенной кельи, бывшей в углу монастырской стены, мы увидели человека, сидящего лицом к стене и закрытого простым овчинным тулупом. Рядом стоял ещё один человек преклонного возраста. Мой попутчик спросил его: «Кто такой сидит в углу?» Старец ответил по-армянски пространно и с глубоким вздохом: «Тот, которого ты видишь, был некогда в великой славе, и имя его уважалось по всей Азии, ещё от дней Кули-хана. Он был лучший правитель народа своего. Как отец, старался о благоденствии его и умел сохранять целость царства своего до сего времени чрез целые сорок лет, но старость, лишившая егосил, положила всему преграду и конец. Чтоб отвратить раздоры и междоусобия в семействе своём, по смерти его последовать