Вера дорого бы дала, чтобы никогда не просыпаться. Не приходить в себя. Остановить мгновение. Ей было мягко, покойно. Она лежала на плоту и чувствовала, что летит в приятную бездну, и жизнь вокруг – ее не касается.
Но ничего не получалось.
«Вставай, спящая царевна!» – ее немилосердно трясли за плечи. Вера пошевелилась, попыталась открыть глаза… Веки не слушались, ресницы не разлеплялись. «Ну конечно! Мне все это снится!»
– Эй, глаза только не открывай! – услышала она над самым ухом.
Ну почему они не оставят ее в покое!
Вера поднесла руку к лицу, и ее пальцы уткнулись во что-то густое, клейкое.
– Что это? Кровь? – прошептала она.
В лицо метнулся луч фонарика.
– Какая там кровь, – буркнул мужской голос. – В мазут попала… Сиди тихо, ладно?
Она почувствовала, как грубые мужские пальцы пытаются что-то сделать с ее глазами, давят, мнут их.
Вера всхлипнула:
– Что вы делаете?
– Ну ты нытик, – пробурчал мужчина. – Глаза я тебе разлепляю. В воде мазут пополам с краской был. Ты лицо не протерла. Сразу в обморок грохнулась. Ресницы вот теперь склеились.
– Где мы? – прошептала она.
– В море, – спокойно ответили ей. – Ждем спасателей.
– А… а мои родители?
Ответом было полное молчание. Даже детский голосок, который все всхлипывал где-то рядом, притих.
С ней говорило только море. Люди сидели тихо. А волны тревожно шелестели – кажется, начинался шторм.
Мозг помнил и понимал – ее родителей больше нет.
Или…
Но не было и ощущения горя, хотя оно бродило рядом, пряталось где-то поблизости. И еще брезжила крошечная надежда… Надежда – что ей все показалось. Что проклятый бинокль исказил реальность. Что это были не родители. Или что нападение на них ей привиделось.
И еще было одно чувство, безумное, но такое сладкое… Чувство, что она по-прежнему просто спит…
– Давай открывай глаза-то! – приказал ей мужчина.
Она попыталась и тут же вскрикнула от боли.
– Не так резко… Я ж не все ресницы тебе расклеил. Давай-давай, помаленечку.
Вера послушалась. И с трудом, подавляя слезы, она раскрыла глаза. Увидела расплывчатое, как сквозь дальнозоркие очки, лицо, склоненное над ней. Моряк в мокрой форме, на белой ткани уродливо чернеют мазутные пятна. А вокруг все то же темное море. На темной глади вспыхивают кое-где барашки волн. Их плот – в море. Скрюченные, замерзшие фигуры. Сидят, полулежат. Двое мужчин – на веслах. Она только сейчас присмотрелась: одежда и лица у всех перепачканы, черный фон с голубыми разводами. Только глаза живут, лихорадочно поблескивают.
За ней наблюдала какая-то женщина. Тоже в мазуте. Мокрое платье прилипло к телу, волосы сбились в колтун. Но глаза спокойные, голос уверенный:
– Ничего