Он был скверным педагогом. Честнее было сказать, что учителем он не был вообще. Ему не хватало ни выдержки, ни внимания. Поэтому все свелось к тому, что он из под палки отрабатывал то, за что ему так же плохо платили.
С самых первых уроков главной занозой на пути обучения оказался Хьюго Моралес, по прозвищу "Шершень". Кличку ему дали не только за излишнюю ядовитость, но и за то, что он, подволакивая правую ногу в саду, шуршал травой. Моралес был самым старшим мальчиком в приюте. В свое время он не раз выводил из себя директора Гомеса, за что провел множество часов в темной кладовке. Остальные ребята делали то, что говорил им Шершень. Он мог кашлянуть посреди урока и все, по уговору, начинали пялиться на потолок. Или поднять неимоверный галдеж. Кристобаль не раз раздумывал, как сломать хребет этому паршивцу, пока Моралес не совершил страшную оплошность.
Однажды Кристобаль увидел в его руках колоду карт. Он подошел к парте и протянул руку. Шершень неохотно отдал ему колоду. Кристобаль попробовал тасовать и намеренно просыпал несколько карт на пол. Класс рассмеялся. Расплывшийся в довольной ухмылке Шершень съязвил:
– Сыграем, господин учитель?
И они сыграли. Кристобаль пришел в полночь с подсвечником. Партия состоялась в классе, на учительском столе, вокруг которого столпились все старшаки. Перед началом он положил несколько ассигнаций и вопросительно взглянул на Хьюго. Тот достал из-за пазухи сложенную вдвое купюру. Начали по-маленькой. Кристобаль проиграл почти все, изучая, какие фокусы знает противник. А затем разделал его, как мясник индейку. Оставшийся без рубашки Шершень протянул какое-то краденное кольцо, но Кристобаль зло рассмеялся:
– Если хочешь отыграться, играй на рабство.
В итоге, Шершень стал рабом и, опустившись на колено, перед лицом молчаливых товарищей, той же ночью поклялся "адской смертью", что отныне будет выполнять все, что пожелается его господину – синьору Кристобалю Алиендэ. Господин отдал рабу его рубаху, деньги и отправил спать. Ко всем чертям.
Отныне одного взгляда Кристобаля было достаточно, чтобы ученики становились шелковыми. Уроки забирали меньше нервов, и это позволило ему сосредоточиться на том, ради чего он появился в городе.
Если Гавану принято было считать провинцией Мадрида, то Баямо был провинцией провинции. Большой, по местным масштабам, город сохранял свой патриархальный уклад. Оправившись после морских приключений, Кристобаль завязал кое-какие знакомства среди баямской знати. Провинциальный обыватель чувствовал в нем породу. То, как он говорил, как двигался, ход его мыслей были приметой столичных птиц. Появление столь образованного человека в "нашей глуши"…
Когда его спрашивали об этом, он не моргая, с выражением тоски в глубоких карих глазах,