– На, падрачи! Вечир Артур приезжат – новий привазит.
Недоуменно пожав плечами, Антуан вопросительно посмотрел на Ивана. Тот отнял журнал, пролистал его, хмыкнул и не стал выбрасывать:
– Пусть будет. Может, действительно – подрочим как-нибудь, на досуге…
Вяло пожевав жесткое мясо и сыроватую лепешку с барского стола, пленники завалились подремать на оскверненный топчан: послеобеденная жара вполне к тому располагала. Французы моментально захрапели: Жюльен устал от переживаний и чрезмерной нагрузки, а юный Антуан вообще здоров был поспать – независимо от обстоятельств. Иван обнаружил довольно солидный чинарик, оставшийся от только что отзвучавшей оргии, и тщательно исследовал его: в «козьей ножке» была вполне приличная порция «шалы»[1]. Тихо порадовавшись такому подарку судьбы, Иван извлек из кармана спичинку, огрызок коробка и через пять секунд уже вовсю наслаждался сладковатым приторным дымком, отвлеченно размышляя о проблемах насущных.
Сегодня одиннадцатый день их пребывания в плену. Срок вроде бы и незначительный – по обычным меркам. Одиннадцать дней в комфортабельной квартире с душем и хорошей пищей – это где-то далеко, в другом измерении. И чтобы понять разницу между этими двумя измерениями, недостаточно пообщаться с теми, кто был в плену, или посмотреть кадры видеохроники. Нужно все испытать самому: потаскать тяжеленные колодки, которые неимоверно натирают щиколотки – до инфицированных ран; питаться объедками со стола охраны; страдать от жары днем и замерзать на вонючих досках топчана по ночам; не мыться; клянчить у охранников лишний глоток воды – перечислять можно долго. Но самое главное – это страх. И еще – унизительное чувство полнейшей собственной беспомощности. Физические неудобства еще можно как-то вытерпеть, а вот страх и унижение вытерпеть очень трудно. Конечно, человек ко всему привыкает, это факт общеизвестный. Только для привыкания потребен определенный период, в течение которого прежние установки полноценно трансформируются в новые. А если тебе два десятка лет вдалбливали, что человек – это звучит гордо, а потом еще с десяток лет формировали психологию пса войны, смысл существования которого заключается в том, чтобы перехитрить, отловить и в конечном итоге загрызть врага любым способом, тут уж извините… За столь незначительный промежуток времени практически невозможно свыкнуться с мыслью, что этот самый враг, которого вроде бы надо грызть, гордо ходит рядом, помыкает тобой как хочет и в твоем присутствии безнаказанно творит невероятные мерзости. Именно поэтому вояки пуще адского пламени боятся плена и предпочитают ему героическую смерть на поле боя. Можно метко стрелять, вполне прилично руководить подразделением в бою – и тем самым заслужить репутацию бывалого бесстрашного воина. Но с достоинством