Можно подумать, у нас есть деньги на бензин.
Была надежда, что Аделейд оставит маме наличные, но не обломилось. Деньги отошли Национальной галерее, которая вряд ли нуждается в них так же сильно, как мы.
В адвокатской конторе нам передали единственную вещицу – шкатулку из черного дерева. У мамы загорелись глаза, но я сразу заметил, какой у адвоката смущенный вид, и знал, что она не найдет там то, на что рассчитывала.
– А где бриллианты? – наконец спросила мама.
– В скупке.
– Им там самое место, – сказала она.
В шкатулке оказались стеклянные бусинки – прозрачные с белыми прожилками, деревянная катушка с оранжевыми нитками, картонные железнодорожные билеты, девять золотистых булавочек, несколько медных монет в один и два цента и дюжина резных фигурок насекомых и животных.
– Это, я полагаю, на добрую память? – поинтересовался адвокат, каждой полоской своего костюма выражая сострадание.
Мама улыбнулась.
– Ими я играла, когда была маленькой. Выкладывала в ряд на подоконнике.
Во были времена. Хорошо, что меня не угораздило родиться тогда.
Адвокат кашлянул, поправил манжеты и украдкой взглянул на часы. Ему явно не терпелось огорчить других клиентов.
– Хотите оспорить завещание? – спросил он.
– Ну что вы! Аделейд была совершенно в своем уме.
Адвокат явно обрадовался. Кто бы мог подумать, ему же достанется меньше денег, но он, судя по всему, считал, что мама дала достойный ответ. Я был того же мнения.
Еще нам достался пес. Говард. Хотя, строго говоря, в ценностном отношении он скорее убыток, потому что его нужно кормить.
Мама – при всем своем достоинстве – была в бешенстве. Пришлось по пути домой сказать ей, чтобы сбросила скорость. Штрафы за нарушение правил дорожного движения нам сейчас не по карману. Да, конечно, мы в открытом море без спасательного круга, но умирать пока не хочется. Мама как-то страшно порыкивала сквозь стиснутые зубы.
– Хочешь поговорить? – спросил я. Явно надеясь, что она откажется.
– Поговорить? А как же! Только я не вижу смысла, Дэн, – сказала она. Я понял, что она имеет в виду смысл жизни, существования и т. д., а не разговора. Ей требовался жизненный совет. А у меня с ними, к сожалению, было не очень.
– Ну, по-моему, стакан всегда наполовину полон, разве нет?
– Это когда в стакане что-то есть, – ответила она. – А у нас он, увы, пустой.
– Есть дом.
– Ну да. Больше похож на мавзолей, конечно, но все же не на улице.
Уровень стресса: сверхвысокий. Она напоминала банку с маринованными огурчиками – злобно бродившими огурчиками, готовыми вот-вот сорвать туго закрученную крышку.
– О чем ты думаешь? – спросила мама.
– Об обеде.
Она застонала. Хорошо, что не зарычала.
Хорошо, что не на улице. Все могло бы быть хуже. Хотя куда уж хуже.