Но собор с высокой колокольней остался как свидетельство богатого города с дворцами и многотысячным населением. Внутри сияют золотом чудные византийские мозаики XII века – простые, в наивном стиле ранних икон, лики Христа и апостолов, пестрые орнаментальные одеяния на носатых ангелах, строгий лик Богоматери…
***
От Торчелло до Венеции плыть неблизко – около часа. Солнце садилось как раз над силуэтами венецианских храмов и палаццо, вода казалась золотой от закатного света, легкое марево уходящего теплого дня струилось над водой. Армия деревянных свай, напоминающая частокол в подмосковной деревушке, тянулась между нашим катером и блистательной Серениссимой, к которой мы приближались.
Это солнце, золото, купола на горизонте, впечатления длинного дня навевали мысли о бессмертии. Смертны люди, поэты, храмы, города, но остается все то же море, солнце, закаты и восходы… И тут завибрировал мобильный телефон в кармане куртки. На экране проступили буковки смс-сообщения: «Валерий умер вчера, похороны завтра…»
Солнце вскоре зашло, и к набережной Кастелло мы причалили в полутьме. Пока шли к Сан-Марко, совсем стемнело, и редкие фонари едва освещали черную воду каналов. Я вспоминал Валеру, большую часть своей жизни прожившего в Ленинграде-Петербурге, но никогда не бывавшего не только в Венеции, но и вообще за границей.
Набережная Неисцелимых – так можно было бы назвать его Заневскую сторону, на одном из проспектов которой он жил. Ведь из-за болезни последние годы жизни Валера совсем не выходил из дома. Заядлый книгочей, умный и ироничный, блестящий шахматист, он тихо угасал в четырех стенах своей комнаты общежития. Когда я навещал его во время редких приездов в Питер, он говорил: «Жить мне осталось недолго», но я не принимал это всерьез, мне казалось, что от болезни суставов не умирают. Тем более что его супруга, благодаря заботам которой он держался за жизнь, оставалась неизменно оптимистичной и доброжелательной. Ее можно было назвать ангелом-хранителем Валеры. Лариса успевала и трудиться на двух работах в типографии, и вести хозяйство – готовила для мужа и следила за порядком в комнате, где помимо их, обитали еще старший брат Валерия и две кошки.
Когда жена с братом уходили на работу, Валера оставался один. Впрочем, не совсем так. Тот, кто с детства привык бродить по книжным мирам, не бывает одиноким и всегда внутри свободен. А еще у него был молчаливый партнер по шахматам – компьютер, с которым Валера разыгрывал бесконечные комбинации. В шахматах он был дока, в молодости легко обыгрывал и меня, и других ребят из ЛВЦ, участвовал в соревнованиях, получил то ли второй, то ли первый разряд.
Грустный взгляд умных черных глаз – таким Валерка мне помнится. Когда я увидел в мадридском Прадо картину Веласкеса «Шут Себастьян де Морра», то поразился сходству королевского шута с моим другом – та же глубокая затаенная печаль в глазах, та же лепка