– Тогда почему вы здесь?
Сделав долгую затяжку, демон ответил:
– Потому что ваша музыка бессмысленна.
– Я никогда не знал отклика на то, что делал, – словно бы в оправдание себе развёл руками Ройри.
Великий демон Храма Ювелир посмотрел ему в глаза прежде, чем ответить:
– Если бы вы знали, что делаете всё верно, я не видел бы вашей души.
Ройри быстро кинул на него взгляд, а после опустил голову. Он мог бы ответить. Мог бы ответить так, как всем и всегда отвечал, но здесь и теперь, как и всегда прежде, он знал – его не станут слушать.
Он взял скрипку.
И он поднялся наверх, настроил инструмент и стал играть. И так он объяснял то, что не умел сказать словами. Он мучительно, скрупулёзно доказывал музыку этого города, он объяснял, разматывая, словно клубок ниток, всю душу этого огромного исполина, зажатого в горах.
Его музыка была идеальной – она намного опередила свой век. Математически выверенной, безусловно сложной, бесконечно чистой. Его техника исполнения, повинуясь этой высчитанной почти волшебно мелодии, была абсолютна. Его музыка была бессмысленна.
Она не согрела ни одного сердца, она не освятила ни одной любви. Она не дала ни одной надежды. Она просто звучала, потому что не могла не звучать. Она рвалась наружу, разрывая саму его душу, поднимаясь огненной птицей над городом, а горожане проходили мимо, касаясь друг друга запястьями, через которые по ликре передавалась им другая, простая, понятная им музыка.
Они не знали, что танцуют вместе с городом в едином порыве первый его настоящий, добрый и чистый танец. Они не знали, как они красивы, не представляли, как органичны. Они шли по своим делам.
Демон Ювелир так и сидел там, под мостом, медленно докуривая. Ему было не слышно оттуда хрустальной скрипки – он просто смотрел, как ярким росчерком света уходит от моста, над лисьими линиями и в пустоту цветной след подходящей к пику своего Дара души.
Идти, зная, что тебя не ждут, кричать, понимая, что тебя не услышат, звучать без права на отклик, надеясь лишь на то, что однажды когда-то и где-то не весь ты, но хотя бы один осколок твоей души в ком-то преломится волшебным светом.
Когда Ювелир накрыл его лицо своей рукой, когда взвилась до небес смелая линия мелодии и рассыпалась пеплом над металлическими шпилями, Ройри был счастлив.
И падая вниз, уже без сердца и без души, последним движением своим он сберёг от удара о мостовую хрупкую тонкую скрипку. Паутинка на её краю, напитавшись кровью, стала чуть больше.
Через полчаса после его смерти кто-то из прохожих отжал ближайшую тревожную кнопку на доме, чтобы с улицы убрали труп.
Никто ничего не услышал.
Лис,