16 июля 1774 года
(от Жанны, графини Дюбарри, ее библиотекарю)
Дорогой Дефонтен,
Вчера я получила письмо от матери и другое от г-на д’Эгильона. Таким образом, вы теперь уже не единственная моя поддержка. Но не думайте, что я пренебрегаю столь драгоценной дружбой, проявленной ко мне на протяжении двух месяцев. Оставайтесь моим доверенным лицом. Будьте им более чем когда-либо. Останьтесь им, если фортуна вновь улыбнется мне. Станьте в глубине вашего сердца, как и моего, простым другом, которого у меня, к сожалению, не было раньше, когда отблеск славы заставлял меня надеяться на более мрачное и более близкое отношение к природе.
Теперь старая Ларош-Фонтениль оказывает мне свою милость, снисходя до фамильярного со мною общения. Морщинистая корка, служащая ей лицом, при улыбке открывает желтые или коричневые цветы, которые лучше не собирать, а дать хирургу возможность вырвать с корнем. По ее примеру несколько других сестер начали подходить к белокурому демону под липами парка. Я делаю им небольшие подарки, чтобы скрепить наше перемирие. Разные безделушки, кружевные платки – слишком яркие признаки моей былой фривольности. Но святые сопли этих овечек очистят их.
Здоровье мое превосходно, поскольку я только и делаю, что сплю, ем и молюсь или молюсь, ем и сплю: это настолько мирные занятия, что случается их путать. Моя полнота вскоре заставит поверить, что чудо непорочного зачатия снова свершилось в отношении Марии Магдалины.
Я много раз меняла образ жизни за тридцать лет, была чтицей, гризеткой, графиней, а в течение семи лет – почти королевой. Я перечислила только самые достойные из моих занятий. Сегодня я оказалась в состоянии святой или почти святой, поскольку судьба никогда не была абсолютно такой, какой была я.
Забудьте жалобы и грустные мысли, омрачавшие мои последние письма. Страна, где я теперь живу, не лишена некоторой привлекательности. Конечно, ее красоты не заметны с первого взгляда, и все же, при некотором внимательном рассмотрении, можно увидеть, что поле созревшего хлеба покрыто золотом более чистым и блестящим, чем позолота лепнины Версаля.
Вас удивляют мои последние слова? Или же вы думали, что я создана из муки, из которой выпекают то грубый хлеб, то кондитерские изделия, а потом снова крестьянские караваи. Я всегда подчинялась повелениям судьбы, и она почти всегда вознаграждала за покорность. У меня нет другого правила жизни. Моя философия ленива и нежна. Мужчины, которые меня любили, пользовались слабостью моей души, от природы еще более сладострастной, чем плоть.
Та, которую когда-то звали новой Мессалиной[30], современной Лаис[31], сегодня забавляется тем, что является «ничем». Я благодарю Создателя за то, что он вылепил меня из такой мягкой глины, что простое прикосновение оставляет отпечаток Его вечной доброты. Именно это позволяет мне довольствоваться видимостью, как в те времена, когда я воспитывалась у дам Сент-Ор[32].
Ладно! Я неисправима, и это – свидетельство ужасного беспорядка, причиной которого являюсь я сама. По правде говоря,