– Как у вас с документами, деньгами и карточками? – спросил внезапно Боголепов.
Крушевский показал свой билет бельгийского военнопленного, еще один документ, который ему выдали американцы, добавил, что и еду будет получать у них же; бережно развернул книгу стихов Верхарна: между страниц лежали карточки с купонами Красного Креста. Старик кивнул одобрительно.
– Американцы… Красный Крест… Угу, хорошо, на первое время хватит. К нам заходите. Не стесняйтесь. – Не получив ответа, он настойчиво повторил: – Я говорю: к нам непременно заходите, поняли? – Крушевский кивнул. – Так-то лучше, так-то вот лучше… Потому что, если не придете, я к вам жену пришлю с едой, она вам все уши прожужжит, она крепко верующая, а вы как? Тоже? Ух, вам будет о чем поговорить! Приходите в любое время, без стеснения и прочих сложностей. – Александр сказал: «да, да, конечно». Старик потушил папиросу в большой латунной пепельнице, опираясь на костыль, поднялся. – Ну, теперь покажу Скворешню…
Увлечения мсье Деломбре менялись быстро: начинал строить обсерваторию, а построил орнитологическую башню; но и птицами барон еще в молодости быстро переболел, а причудливая постройка, как свидетельство кратковременной страсти, осталась. Много раз он порывался снести ее, но Арсений Поликарпович отсоветовал, и был прав: Скворечня, хоть и не предназначалась для проживания, выручала не один год, в ней селились бедствующие эмигранты, после них оставались личные вещи, книги, газеты, даже картины, кое-кто уехал в Америку, кое-кто вернулся на родину. Александру это было знакомо.
– Многое испортилось, – сказал Арсений Поликарпович.
Спальное белье пришло в негодность, узкая солдатская койка, вбитая в пол и стену, слегка отсырела, прогибалась и трещала, когда на нее садились.
Внешняя винтовая металлическая лестница, узкая, изрядно ржавая, обросла вьюном. Идти было неудобно. У Александра сильно закружилась голова.
Через маленькую узенькую дверцу они вошли в небольшое помещение на третьем этаже:
– Библиотека, – сказал старик. – Так эту комнату окрестил прежний жилец. Я вам про него потом расскажу.
Весь пол библиотеки был устлан ровным ковром мусора: мелкие клочья бумаги, ватина и тканей…
– Крысы и птицы, будь они неладны!
Ящики с типографскими тиражами: «Вестник РСХД», «Новый град», «Версты» и другие. Много ящиков. Это я потом подробно посмотрю, подумал Крушевский. Сборник парижских поэтов. Интересно. Пробежался по именам. Ни одного знакомого. Так, а это что? Примитивный печатный станок!
Большая безупречная паутина, натянутая между конторкой, лампочкой и карандашницей. Стопки старых лохматых томов – то корешком, то обрезом – поднимались под потолок и тихо покачивались. Подоконники прогибались под тяжестью брошюр, машинописных пачек, рукописных опусов и книг, – они скрывали окна по самые форточки.
– Ну, как? Впечатляет, вижу.
Александр кивнул.
– Да, впечатляет, –