– Дружище, что с вами? – спрашивает он, участливо наморщив лоб. – Когда мы…
– Немедленно вызывайте полицию, – говорю я, хватая его за руку. – Анну убили.
Слуги взволнованно перешептываются.
Он недоуменно смотрит на меня, косится на слуг, которые потихоньку подходят ближе, негромко повторяет:
– Анну?
– Да, Анну. За ней гнались.
– Кто?
– Кто-то в черном. Надо вызвать полицию!
– Да-да, конечно. Но сначала давайте поднимемся к вам в комнату, – ласково предлагает он и подталкивает меня к лестнице.
Перед глазами все плывет, то ли из-за того, что в доме жарко натоплено, то ли от облегчения при виде дружелюбного лица; крепко держась за перила, я нетвердыми шагами поднимаюсь по ступенькам.
На лестничной площадке нас встречают высокие напольные часы; механизм проржавел насквозь, секунды осели пылью на маятнике. Оказывается, что утро уже далеко не раннее, почти половина одиннадцатого.
От лестницы коридор простирается в обе стороны, в противоположные крылья дома, но вход в восточное крыло перекрывает бархатная портьера, наскоро приколоченная к потолку; к портьере пришпилено объявление «Ремонтные работы».
Мне не терпится рассказать об ужасном утреннем происшествии, и я снова завожу речь об Анне, но мой добрый самаритянин таинственно качает головой, требуя молчания.
– Проклятые слуги за полминуты разнесут по дому сплетни, – поясняет он сдавленно и глухо, будто сквозь стену. – Лучше поговорим наедине.
Он обгоняет меня на два шага, но я еле держусь на ногах и не поспеваю за ним.
– Дружище, да на вас лица нет! – восклицает он, заметив, что я отстаю.
Он приобнимает меня, ведет дальше, ладонь лежит на спине, пальцы касаются позвонков. В простом жесте ощущается настоятельное нетерпение. Он подталкивает меня вперед, мы идем по сумрачному коридору со спальнями по обе стороны; в них прибираются горничные. От запаха краски слезятся глаза, – похоже, стены недавно красили – еще одно свидетельство поспешных ремонтных работ. Полы кое-где натерты мастикой, устланы коврами, чтобы приглушить скрип рассохшихся досок. Высокие спинки кресел прикрывают трещины в стенах, а картины и фарфоровые безделушки отвлекают взгляд от выщербленных лепных карнизов. Впрочем, все попытки скрыть разруху и запустение остаются безуспешными. Под коврами – руины.
– А вот и ваша спальня! – Мой спутник распахивает дверь в конце коридора.
Струя холодного воздуха ударяет в лицо, я немного прихожу в себя, но мой спутник решительно направляется к открытому окну, чтобы опустить створку. Я вхожу в уютную комнату, где в самом центре красуется роскошная кровать с балдахином, царственное величие которой несколько портят