Женщина Людмила снова сидела рядом. Человек в полувоенной форме встал:
– Прошу всех встать! За того, кого нет с нами!
И все посерьёзнели вдруг, встали и, не чокаясь, выпили. Причём я невольно заметил, как они переглядывались, изображали горестное состояние, взглядывали на меня, значительно кивали головами, потом отклоняли их под напором стакана, потом горестно созерцали его опустошённое дно, садились и сокрушённо склоняли головы. Потом, после приличного моменту молчания, была возглашена здравица:
– Теперь за того, кто пришёл на смену!
Все потянулись чокаться именно со мной. В полном недоумении я выпил. Ко мне протиснулся человек с листочком в руках:
– У нас же всё отняли: и труды, и технику. Даже личные ноут-буки. Всё отключили, живём в изоляции. Мы ж не с чего-то пьём. Так-то я спец по сферам управлений. Но немного архитектурю. Вот почеркушка. Тут двухскатность, здесь теремообразно. Тут в плане зала для собраний.
– Для каких собраний?
– Общественных! Но чтоб в будущем никакого асфальта! А то вот случай, был дом на улице Берзарина в Москве, в доме смертность зашкаливала. Сняли паркет, подняли оргалит. И что? Под ним мина – асфальт. Это же сгусток канцерогенности, раковая предрасположенность. Мёртвое море раньше называлось Асфальтовое. И когда стали в России делать асфальт, то звали его «жидовская мостовая». Гибнем от асфальта. А не за какой-то там металл. Люди гибнут за асфальт.
– Но это же надо изложить! – воскликнул я.
– Я подготовлю обоснование. – Человек поклонился и отошёл.
Тут Аркаша стал читать стихи. Оказалось, собственные:
Ох, бабы, бабы, ума бы вам кабы побольше бы, бабы.
Не квакали бы вы, как жабы, а были бы Божьи ра́бы.
– Аркаша, – растроганно сказал я, – вот тоже всё думаю, если бы классицизм не был бы так консервативен, его бы не вытеснил романтизм. А романтизм нам ни к чему. Уводит от реальной жизни, воспевает вздёрнутые уздой воображения чувства.
– А ты как думал, – отвечал Аркаша. – Как иначе – во всём борьба.
Женщина поникла и задремала. Архитектора сменил человек с ещё большей и уже седой бородой:
– Хватит слов! Мир перестал уважать слова, от них осталась только оболочка. Но есть же скульптура! Тут они все штучные многостаночники, а я как есть скульптор, так и есть. Ты ж видишь, я тут всех старше. Меня привезли лепить новых вождей. Чтобы, как власть сменится, мои работы размножить и натыкать по стране. Но мне ж не позировали! Нет доступа к телам. А объём? Только фото. Смотри! – Он вытащил пачку снимков, но в руки не дал, раскрыл веером. Всё мужчины с решительными взглядами в объектив. Ни одного с бородой. Он убрал снимки. – Я могу вслепую рельеф вести. Но! Кого слеплю, тому кирдык. Слепил Горбача – и что? И его тут же под зад. Борю ваял, и он вскоре не зарулил. Лепить этих или подождать? Но вообще как-то сероваты, мелки. Неинтересные