– Вообще-то я не согласен с вами, – сказал я. – Особенно не согласен по поводу «личной линии». Не согласен был еще и на том обсуждении. Но логика в том, что вы говорите, есть. В какой-то степени я уступаю силе, но уступаю в общем-то сознательно.
– Ну, что вы, – удовлетворенно возразил он. – Я уверен, что вы потом не только со мной согласитесь, но и благодарить будете. Я уверяю вас, что Твардовский сказал бы вам то же самое. Вы зря говорите, что мне не нравится ваша повесть, она мне очень нравится. Вы даже сами, наверное, не представляете, какая это бомба. Местами рассуждения ваши просто блестящи. Не надо говорить, что вы уступаете, вы сильный человек, и в сущности не уступили ничего.
Странный был разговор, странная ситуация. Ведь они приняли повесть, формально мы были по одну сторону баррикады. Впрочем, теперь я перестал удивляться. Все было в порядке вещей. Мы – по разные стороны на самом деле, хотя они, возможно, этого не понимают. Они считают меня упрямым, несговорчивым, гоношистым, обидчивым. Они уверены, что я не за повесть борюсь, а все это мой элементарный гонор. Они на самом деле не ведали, что творили.
Стальной каркас «кюстиновской» Пирамиды высился над нами, как ни в чем не бывало. Перестройка – это легкий словесный дым, от которого конструкция даже не пошатнулась.
Верстка была подписана и сдана. Потом мне показали даже и «сверку» – то есть окончательную верстку, после наших усекновений. Пожалуй, повесть осталась живой. Раненной, остриженной, но живой. Странным было именно это, а не все остальное. Мне – удалось.
И вот интересно: потом уже, когда номер журнала со второй половиной вышел, выяснилось, что кроме моей повести и той статьи, из-за которой возникла нелепая битва, в номере есть и другие повести. Одна из них, например, оказалась настолько затянутой, нудной, изобилующей повторами, сырой, что для нее сокращения были бы просто спасением. Об этом писали потом даже в газетных рецензиях. Однако ее жесткая рука Первого зама даже и не коснулась. И еще момент пикантнейший: повесть эта была сплошная «личная линия» – написана от первого лица, повествует о чисто личных страданиях человека, «молодого писателя», которого почему-то не печатают (в журнале «Новый мир», между прочим), а пишет он исключительно о своих личных переживаниях… Правда, написана была повесть одним из членов редколлегии журнала…
Когда мой редактор вернулась из отпуска, Первый зам сделал ей выволочку за то, что она была, якобы, слишком мягкосердечна в работе над второй половиной моей «Пирамиды».
«…Отмена старой репрессивной системы в 1956 году, по-видимому, подвинула народ, как впрочем и теперь, после объявления перестройки, в центр – за правдой, за надеждой, что происходило в достаточно массовых размерах (мы не имеем доступа к данным статистики, но «мешочники» сидели