Впрочем, вдруг подумала она, а что он с ней вообще может сделать? Они должны хранить тайну друг друга: тело Лорейн, лежащее наверху, намертво связало их вместе. Он не покажет её полуодетой никому и ничего не скажет ни единой душе. Максимум, что ей грозит – что профессор увидит её раздетой или положит ей руку, куда не следует. Но в том-то и было дело, насмешливо подумала Кира, вдруг осознав своё превосходство: он не смел с ней делать ничего подобного, пока она испытывала дискомфорт и отвращение. Ей должно было нравиться, её чувственность должна была проснуться, она должна была потянуться к нему сама, иначе – какой смысл?
Кира вновь обрела уверенность. И, развернувшись к своему мучителю, стянула топ с холодной улыбкой на лице.
– Вижу, вам нравится, – всё с той же лёгкой улыбкой сказал профессор Деннет. – Не останавливайтесь, поверьте, зрелище того стоит.
Она сглотнула. Едва он начал говорить, вся уверенность разом покинула Киру, и всё, чего ей захотелось – прикрыть обнажённую грудь комком чёрной ткани.
Но она, чёрт подери, была боевой адепткой, и она покажет ему, с кем она связалась.
Она выпрямилась и швырнула смятый топ ему в лицо.
Он без труда поймал его левой рукой – и из его пальцев выскочила искра. Кира ахнула: на её глазах любимый коллекционный топик, который она с таким трудом нашла на распродаже и за который отдала последние деньги, горел в воздухе.
Хлопья невесомого пепла опускались на паркет. Кира с немым ужасом уставилась на профессора.
– Плата за своеволие, – кивнул он. – До конца, мисс Риаз. Осталось немного.
Она стояла в одном белье перед незнакомым мужчиной. Почти обнажённая, совсем раздетая, и совершенно потерявшая силу воли. Краска бросилась ей в лицо. Простая мантия, лежащая на кровати, ещё никогда не казалась ей настолько привлекательной.
– Бьюсь об заклад, вы бы сейчас скорее оказались в моих объятьях, только чтобы я не видел вас такой, – промолвил профессор, и Кира покраснела. – Пожалуй, как-нибудь я оставлю вас одну в пустой аудитории в таком виде в качестве наказания. И, возможно, запечатаю за собой дверь, а возможно, и нет. И вас сможет застать там кто угодно. Возможно, он даже сделает компрометирующие фотографии.
От его холодной многообещающей улыбки ладони Киры сами потянулись, чтобы прикрыть грудь.
– И это – лучшая из доноров, которую я когда-либо видел, – покачал головой профессор. – Поистине мир магии обречён.
Глаза Киры округлились. Он унижал её в эту минуту, но… но такого комплимента её искусству не делал никто и никогда.
А донорство было искусством. Самой тонкой эмпатией, магией, близкой к предугадыванию желаний. Поймать нить чужой воли, тонкой гибкой ивой выгнуться перед ней, дать ей вырасти и преобразиться. Стать клинком в чужих руках, расцвести розой под невидимыми губами. Образы, образы, образы…
Кира никому не говорила о том, что представляла себе во время ритуалов. Она честно выстаивала в магических кругах, выполняя чёткие и ясные инструкции: всего лишь послушное оружие, делающее свою работу. Но сейчас, в ответ на эти слова,