Куда глядят монументы. Геннадий Дмитриевич Сердитов

нашим домом. Здесь жилые постройки расступались, уходили в сторону от железнодорожного полотна, и рельсы, как бы вырывались на свободу, устремляясь к Лахте по безлюдной болотистой местности с унылыми кустами и рахитичными деревцами. Именно здесь, где железная дорога делает небольшой плавный поворот вправо, иногда подолгу стояли поезда, дожидаясь завершения всех дел, сопутствующих случившейся трагедии. Естественно, мы, пацаны, бегали туда (а как же без нас?!) и, замирая от ужаса, глазели на разбросанные по насыпи и шпалам части ещё недавно бывшие целым живым человеком. Что-то неподдающееся пониманию, мрачное и страшное вторгалось в наше сознание. Оно никак не вписывалось в то, что нам говорили в школе, о чём вещала по радио «Пионерская Зорька», о чём писали детские газеты «Пионерская Правда» и «Ленинские Искры». Даже сейчас, по прошествии многих лет, мне жутко вспоминать эти сцены.

      Наверняка все не раз видели в цирке или на эстраде фокус, когда ряженый маг распиливает чёрный ящик с очаровательной ассистенткой внутри. Все зрители знают секрет этого фокуса, понимают, что их примитивно и беззастенчиво дурят, тем не менее, ахают, смеются и хлопают в ладоши. Я не люблю этот фокус. И каждый раз жду, когда из ящика выскочит живая и невредимая обаяшечка. Я-то знаю, что в жизни таких чудес не бывает, я на всю жизнь запомнил, как на самом деле выглядит половина человека…

      Но что было, то было. И никто из нас тогда не думал, не гадал, что подобное может случиться с кем-то из нашего дома. Однако по порядку.

      В нашем дворе только у троих пацанов отцы вернулись с войны живыми. Первым пришёл Борькин отец Илья Иванович. Он был фронтовым шофером, возил на передовую снаряды. Отец Женьки Гербеса был водолазом и вряд ли в своём водолазном облачении – резиновом скафандре и свинцовых ботах – появлялся на передовой. Он был могуч и молчалив. Зато отец Вовки Имая, дядя Ваня Топорков, пришедший последним, поскольку успел повоевать ещё и с японцами, сидя на лавочке в нашем дворе, охотно делился своими фронтовыми историями,. Из его рассказов я запомнил, что перед уходом на войну его, якобы, заговорила от смерти их деревенская колдунья. И он пять раз чудом спасся от, казалось бы, неминуемой смерти.

      Первый раз это случилось, когда они со старшиной отправились в тыл за мылом. Вернувшись утром, он узнал, что его взвод поголовно вырезали финские лыжницы. Во второй раз, когда он сопровождал кого-то из офицеров с документами в штаб, они опоздали, как он выражался, на «ероплан», и этот самолёт был сбит.

      Остальные его чудесные спасения в моей голове затерялись, переплелись с сотнями других подобных историй, слышанных, читанных или виденных на экране за долгие годы жизни. Твёрдо помню лишь, что у дяди Вани их было пять. Пять случаев чуда, позволивших рядовому Ивану Топоркову целым и невредимым выйти из кровавой круговерти войны… И вернуться, чтобы вскормить, вырастить, поставить на ноги пятерых детей – четверых сыновей и одну дочь.

      Старшим из его отпрысков был Валентин. Крупный, статный, светловолосый и круглолицый,