Выполнение даже элементарных церковных правил встречало недоумение не только у прихожан, но и у священников. А протопоп Аввакум был строгим блюстителем веры. «Егда еще был в попех, прииде ко мне исповедатися девица, многими грехми обремененна, блудному делу и малакии всякой повинна; нача мне, плакавшеся, подробну возвещати во церкви, пред Евангелием стоя. Аз же, треокаянный врач, сам разболелся, внутрь жгом огнем блудным, и горько мне бысть в той час: зажег три свещи и прилепил к налою, и возложил руку правую на пламя, и держал, дондеже во мне угасло злое разжение …». Или другой пример из его «Жития»: «Придоша в село мое плясовые медведи с бубнами и с домрами, и я, грешник, по Христе ревнуя, изгнал их, и ухари и бубны изломал на поле един у многих и медведей двух великих отнял, – одново ушиб, и паки ожил, а другова отпустил в поле. И за сие меня Василей Петровичь Шереметев, пловучи Волгою в Казань на воеводство, взяв на судно и браня много, велел благословить сына своего Матфея бритобрадца . Аз же не благословил, но от писания ево и порицал, видя блудолюбный образ. Боярин же, гораздо осердясь, велел меня бросить в Волгу и, много томя, протолкали. А опосле учинились добры до меня: у царя на сенях со мною прощались; а брату моему меньшому бояроня Васильева и дочь духовная была.».
«Димитрий Ростовский, сочинявший знаменитые свои «Четьи Минеи» по иноческому обету, завещал (и это было исполнено) положить черновики этого труда в гроб вместе с его телом – с тем, конечно, чтобы «оправдаться» ими на том свете. Аввакум счел бы такой поступок непозволительной гордыней, т. е. первым из семи главнейших грехов: согласно великорусской