массу своего будущего благосостояния. Даже свои персональные расчетные листки с указанием высокой официальной зарплаты, полученные в бытность его работы в игровом бизнесе, он бережно хранил и изредка в нужные моменты предъявлял эти реликты своим товарищам с целью утвердиться в статусе патриция в среде плебеев и вызвать к себе безграничное уважение и почет. Какой счастливой гордостью светились его глаза, когда он, подобно ученому-археологу, в руках которого неожиданно оказались древние египетские папирусы, с великой осторожностью и благоговением разворачивал и предъявлял эти измятые фетиши окружающим коллегам! Как горделиво и по халдейски изящно извивался его позвоночник в скрытой, никем неслышимой кроме самого Халдея, упоительной молитве Мамоне! Эти истрепанные, пожелтевшие от времени полоски бумаги размером в 1 кв. см, служили ему и печальным поминовением, и олицетворением персонального счастья, и воплощением смысла, которым некогда наполнялись безвозвратно ушедшие годы жизни. Но в один прекрасный день все игровое щастье Халдея закончилось неожиданно и вполне тривиально по причине полного запрета государством игровой деятельности, признанной обществом вредоносной, крайне безнравственной, развращающей неокрепшие перестроечные умишки, опустошающей карманы игроманов и по-бандитски разоряющей и без того нищенские семейные бюджеты.
