Надя. Девять лет назад в Мармарисе. Успокоился ты только после того, как мы сплавали на твои 55 по Средиземному морю, на лайнере покруче, чем тот.
Корнилов. Да, но тогда у меня по вечерам за ужином на открытом воздухе чудесная картинка стильного белого по спокойному синему среди островного зелёного вызывала лёгкое чувство зависти к пассажирам и острое желание однажды оказаться самому на подобном белом. В театре чувства были совсем иные…
Случевский. Слышали-слышали: стыд, злость и тоска. Объясни по порядку.
Корнилов. Стыд – от того, что я почти ничего не знаю о происшедшем на сцене-палубе кроме показанного мне театром восьмичасового действия. А значит, и мало что понимаю в происшедшем на корабле истории. Злость: на себя – от того, что я не подготовился как надо к этому культзаплыву; на театр – от того, что он меня бросил в море зрительного зала без плавсредств, а его программка подобна соломинке утопающего. На её обложке мужичок с завязанными глазами пробирается наощупь с вытянутыми руками. Так это не только про героев, но и про зрителей. Вот на балете либретто имеется, а для этого сериала нужно не только либретто, но ещё и краткий историко-биографический справочник. Дайте зрителю не классическую театральную программку, а хороший путеводитель по спектаклю, подробную карту плавания корабля, так сказать. Тоска – от снова осознания того, что мне уже 56, а я всё также таскаюсь по разным зрительным залам, а не плыву на корабле истории… И ни один драматург ни в какую пьесу меня не вставит, не говоря уже о режиссёрах и спектаклях…
Случевский (смеётся). О, помню-помню твои вечные платоновские причитания из «Неоконченной пьесы»: «Мне 35 лет, Лермонтов уже 8 лет лежал в могиле, Наполеон был генералом»…
Ольга. От той турецкой зависти, Юр, ты избавился благодаря средиземноморскому юбилейному круизу, а от последствий этих утопических театральных бурунов как?
Надя (обращается к Корнилову). А ты избавился?!
Корнилов.