Великая армия Наполеона в Бородинском сражении. Владимир Земцов

и политической силы в России в 1817 г.»[472]. Однако, как он сам заметил, было еще нельзя писать о кампании 1812 г. со всей откровенностью и «эта история… для Европы еще остается загадкой». Без сомнения, Вильсон систематически собирал все сведения о Бородинском сражении, увидеть которое ему самому не довелось. Однако в своей работе 1817 г., в свойственной британцу манере соотносить великие сражения другого народа с великими сражениями своего, написал следующее: «При Бородине, как при Ватерлоо, ряды были против рядов, человек против человека, и зов был обращен к храбрости каждого солдата: дело зависело от напряжения сил более, нежели от искусства маневрировать или от каприза судьбы…»[473] В этом кратком замечании опытнейшего солдата, разделившего тяжесть войны с русской армией, был обозначен важный момент, свойственный всей англо-саксонской традиции в изучении событий 1812 г. и Бородина: внимание к внутренней, человеческой стороне, признание важности морально-психологического аспекта войны 1812 г. Вильсон работал над историей русской кампании многие годы, но опубликовать материалы до своей смерти в 1849 г. так и не сумел.

      Признанным основоположником британской традиции изучения Отечественной войны 1812 г. и Бородина стал другой британец – великий писатель Вальтер Скотт. В июне 1827 г. вышли девять томов его книги «Жизнь Наполеона Бонапарта»[474], вызвавшей бурную, но неоднозначную реакцию в Европе. Г. Гейне прямо обвинил Скотта в том, что «Жизнь Наполеона» была написана исключительно ради заработка: «Будь ты богат, ты не написал бы этой книги…» Но особенно досаждал Скотту неугомонный генерал Гурго, обвинивший писателя в клевете как на Наполеона, так и на самого Гурго. Скотт публично опроверг нападки наполеоновского генерала. Но это Гурго не остановило. Стали поговаривать уже и о предстоящей дуэли, подобно тому, как разрешилась «научная полемика» Гурго с Сегюром. И только угроза Скотта опубликовать во французской печати документы, которые могли бросить тень на самого Гурго, заставила неугомонного французского генерала прекратить свои выступления[475]. В России книга Скотта о Наполеоне сразу вызвала заметный интерес. Вначале «Московский телеграф» опубликовал выдержки из нее, а в начале 1830-х гг. она была полностью переведена на русский язык. События 1812 г. охватывала 9-я часть русского издания[476]. Можно вполне согласиться с российским историком Н. А. Троицким, который, назвав работу Скотта «энциклопедией взглядов английской олигархии на французскую революцию и все ее порождения», вместе с тем обнаружил в ней «и рациональное зерно»[477]. Основными материалами при описании войны 1812 г. стали для Скотта работы Бутурлина и, особенно, Сегюра, вследствие чего автор уделил немало внимания внутренним метаниям Бонапарта, «тому, как здравый ум и хладнокровие императора уступили сильному и пылкому его желанию кончить войну блистательным боем и победою». По мнению Скотта, к Смоленску французская армия «в расстройстве своем походила несколько на пьяного человека, который может