Начало. Анатолий Главацкий

пластались в колхозе, восстановленном у нас после Победы. Сажали свёклу, другие культуры, пололи их, окучивали, убирали. Работа почти без продыха и, уже писал, практически без оплаты – изнурительная, выматывающая. Но когда созревала свёкла и надо было её копать – это был просто адский труд. Добытые из земли эти большие корнеплоды надо было очистить от земли, обрезать с них ботву и укладывать в кучи. В непогоду их накрывали, но часть свёклы всё равно пропадала, а сохранившуюся отправляли на заготовительные свеклопункты для переработки на сахарных заводах.. И сколько времени убирали свёклу женщины-нормовички (так называли всех тех, кто обязан был выработать определённую норму в колхозе), столько приносили её домой в своих кошёлках (в них умещалось по две-три штуки). Сок свёклы – это было, образно говоря, второе мыло, но об этом чуть позже…

      В бригаде женщин-нормовичек было три ланки (звена) по 8 – 9 человек. Мама была ланковой, то есть руководила одной из ланок. И вот – только они начали копать эту свёклу – вечером, как обычно, прихватили по несколько штук каждая домой. Разумеется, начальство знало о таком тайном промысле, но закрывало на это глаза. – надо же людям как-то было жить… Но в этот раз их встретил на жеребце объезчик – человек дурной, недалёкий. Остановил измочаленных непосильной работой баб и потребовал отнести свёклу обратно – «туда, где взяли». Среди нормовичек, кстати, была и его собственная жена – и он не сделал для неё исключения.

      Мама же сзади шла и начала разговора не захватила, а когда он повторил своё требование, да ещё угрожать пытался – взорвалась. У неё серп в руках был.

      – Если ты, гад, ещё раз нас остановишь, я тебе и коню этим серпом брюхо вспорю. Не смей больше даже подходить к моим женщинам. Они пластаются с утра до ночи, а ты их за две свёклы гнобишь. Она, эта свёкла, наполовину сгниёт в буртах, если вовремя не вывезут, как уже бывало…

      Принесённую с колхозных полей свёклу женщины прятали до поры до времени в сарае. А зимой тёрли и парили в больших чугунах. Доставали широкую лавку, ставили её в центр комнаты. Всю эту сваренную массу вываливали в мешок, укладывали на лавку, к которой уже была подвязана широкая доска, и ею давили этот мешок на лавке. И сладкий свекольный сок (он назывался меласа) стекал в стоящую под лавкой лохань (корыто из оцинкованного железа).

      Пишу эти строки и невольно поймал себя на мысли: увидела бы эту картину моя дражайшая половина Галина Сергеевна с её неизбывным стремлением к чистоте (даже дорожки с саду подметает!) – так что бы с ней стало?

      Но не будем, впрочем, отвлекаться. Полученную меласу давали и нам, детям, как сладкое лакомство, мы макали в неё хлеб и ели. Но главным образом она шла на изготовление всегда востребованного, на все случаи жизни, товара – самогона. Меласу отправляли обратно в казан, подсоединяли самогонный аппарат… И завершающий процесс превращения колхозного корнеплода в свободно конвертируемую валюту пошёл! А мамин самогон, писал уже, был высочайшего класса.

      Что