– А ты? Ты-то какой?
– Я? – Луис посмотрел в глаза Эй и после короткой, но дико драматичной паузы наконец ответил: – Я еще хуже.
Я чувствовал себя неловко. Так бывает, когда понимаешь, что ты лишний. Под ногами валялась недопитая бутылка вина. Ну что за жизнь такая? Красная и сухая. Как это вино.
Луис и Эй не заметили, как я натянул свои зеленые «адидасы» и тихо ушел: я очень скучный, когда трезвый. Ну и, потом, в Берлине много других мест с красивыми девушками и безумными закатами.
Луис пришел ближе к утру. Сказал, что проводил Эй до дома.
– Она волшебная! – сказал он. – Модерновая девчонка!
Когда он исчез в своей комнате, я вышел на веранду. Модерновая девчонка. Я думал об этом. Не знаю почему.
Луна-парк
9 февраля 1993 года на острове Тенерифе в Лас-Америкас старый ирландец Скотт открыл паб Minirock. Не сказал бы, что это как-то изменило мою жизнь. Мне было тогда девятнадцать. В тот год я и не думал о жизни. Так получается – о жизни задумываются ближе к смерти.
А в 1993 году у меня была единственная дилемма – гранж или брит-поп. Nevermind Курта Кобейна или Whatever братьев Галлахер. Клетчатая рубашка или поло. Вайнона Райдер или Кейт Мосс. Беспечное нытье или ежесекундное пижонство. Вот о таких вещах я думал тогда.
Осенью 1993 года баскетбольная команда нашего факультета сенсационно оказалась в финале открытого чемпионата университета. За семь секунд до конца финальной схватки мы проигрывали два очка. Подобрав мяч под своим щитом, я дополз до периметра и швырнул «трешку». Скользнув по дужке, мяч плюхнулся в корзину, и нас полвечера носили на руках. А ночью меня поцеловала девушка Фатима. И я почему-то решил, что люблю ее и хочу от нее детей. Но даже это не изменило ничего. Что уж там говорить о каком-то ирландском пабе? Нет, определенно, я никогда бы не подумал, что в моей жизни появится Minirock. И что именно с ним будет так или иначе связана эта нелепая история.
Действительно, так себе история. Никогда не забуду, как увидел Эй в первый раз. Мы познакомились на Невском и до вечера гуляли по городу. Тогда еще были эти идиотские белые ночи. Я боялся влюбиться. Она жила в Токио. А я жил в Старом Петергофе. У нее был муж. А у меня – гнилой ноготь. Ей было что терять, за что цепляться и куда бежать. Ну а что возьмешь с меня? Я профукал миллионы шансов. И остался никчемным нытиком, которому комфортно жить в бесконечном самокопании.
Потом мы не виделись год. Однажды Эй написала, что снова приедет в Петербург. С подругой. На выходные.
За день до их приезда я сидел с друзьями, пил и страшно нервничал. Мне очень хотелось ее увидеть. Диалоги друзей давили камерной скукой, но, даже если бы и было что-то интересное в их болтовне, вряд ли