– Кофе в порядке, извини; это желудок бунтует.
– И во сколько молитв тебе обойдется такое расточительство?
– Запиши на мой счет. Как Робин?
Вопрос прозвучал как дань вежливости. Так говорит ребенок, обученный произносить правильные слова.
– У нее все хорошо.
– Дворняга?
– Прелесть. Как обычно. Как дела у Рика?
– Терпит мой несносный характер с тех пор, как я взялся за дело Хеннепин. – Лейтенант убрал папку в зеленый кейс и, выйдя из кухни, задержался у двери. – Мне бы раньше прийти. Что помешало, сам не знаю.
– От меня толку оказалось мало.
– Может быть, если б ты побывал на месте преступления…
– Сомневаюсь.
– Смотри сам. Пока.
– Надеюсь, подвижки будут.
Подвижек не было.
Две недели спустя лейтенант позвонил и сообщил, что расследование официально отложено, никого и ничего, что связало бы Дариуса Клеффера с убийством Кэтрин, не обнаружено, и других подозреваемых не появилось.
Никаких известий от него не было еще двадцать дней, а когда он наконец позвонил, голос его звенел от адреналина.
– Что, есть подвижки по Хеннепин?
– Новое дело, амиго. И на этот раз ты завязан с самого начала.
Глава 2
Местом преступления оказался нижний уровень подземной парковки в Сенчури-Сити, восемнадцатиэтажное здание на авеню Звезд. Построено оно относительно давно, еще до того, как застройщикам удалось убедить комиссию по зонированию в том, что настоящие небоскребы – как раз то, чего не хватает на территории сейсмической активности.
До места я добрался довольно легко, проехав по Беверли-Глен. Тело уже накрыли белой простыней, и техэксперты делали последние снимки и брали образцы крови, соскабливая брызги под простыней. Красная струя попала на опору слева от серебристого седана жертвы.
На полу рядом с телом лежала белая дамская сумочка из кожи ящерицы и комплект ключей, на одном из которых имелся логотип фирмы – оскаленная морда ягуара. Оставленные шинами на бетоне перекрещивающиеся петли складывались в хаотичный рисунок, не поддающийся никакой интерпретации. Все эти круги и завитушки давно высохли и посерели от времени. Ни одного свежего масляного потека, ни одного следа заноса или резкого торможения.
Майло – в перчатках, коричневом костюме и худосочном черном галстуке – стоял в стороне от копошащихся экспертов. В одной руке он держал какой-то белый прямоугольник, другой прижимал ко рту сотовый.
Пахло бензином. Из-за нагнетаемого через воздуховод пыльного сухого воздуха помещение напоминало просторную морозильную камеру. Я стоял на месте, пока Майло не кивнул наконец невидимому собеседнику на другом конце линии связи, дал отбой, подошел к телу, присел на корточки, поднял простыню за уголок и осторожно ее отвернул.
Приглашение